– И чем же мы будет отстреливаться, товарищ участковый? Вы не подскажете? Может, помидорами или картошкой? Ну, да, последнюю еще не выкопали, – зачем-то съязвил я.

– Так я с вами, – скромно ответил тучный лейтенант. – У меня есть в кобуре. Еще АКСУ в машине. Продержаться можно.

– Продержаться до чего? – искренне не понял я. До десанта спецназа «Витязь» что ли?

– До рассвета продержаться, – простодушно сообщил мне Пешеходников.

– Околесица какая-то. До рассвета, положим, продержимся, а потом что? – хотя ерепенился я зря, у Марковых в доме шансов было еще меньше, просторный особняк Бубенца подходил на роль Брестской крепости не в пример лучше. Опять же, стальные роль-ставни на окнах, полезное новшество, и бронированная входная дверь, пускай, кустарного производства, однако, от грабителей дважды выручала, ведь Бубенец заводскую кассу хранил для верности не где-нибудь, но в собственном чулане.

– Потом, что бог даст. Будет утро, будет пища, – это сказал уже Илья Спиридонович. Он перехватил мой недоуменный взгляд: недоуменный в его персональный адрес. – Если затеяли гонять чертей, так давайте вместе. Я тоже Бурьяновец, – произнес он раздельно и отчетливо-горделиво. – Всех не перевешают! – продекларировал с пафосом Бубенец неизвестно к чему. И добавил спешно, будто застеснявшись, что справедливо уличат его в излишнем оптимизме: – Меня жена к вам послала, а ей Ульяниха донесла.

Я быстро стал считать в уме: один автомат в машине, один ТТ в кобуре, «зажигалок» понаделать десятка два, главное, перейти в рукопашную, а там уже кто кого одолеет, на нашей стороне сверхоружие ближнего боя – братья Гридни, да и молотобоец Марков не подкачает. Только бы защитить Глафиру, защитить Лиду, защитить Верочку, Тоню, Ульяниху, всех женщин, всех детей… стоп, стоп, стоп. Каких женщин? Каких детей? Ополоумел я, что ли? Или в пылу победного отступления позабыл? Кому теперь нужна Глафира, и тем более ее мать? Про остальных я не говорю. Пошлют, может, пару громил, взять нахрапом, а не выйдет, озимый севооборот с ними! Для отражения вероятного противника вполне достанет Бубенца и нескольких мужчин в помощь. Основные военные действия развернутся не здесь. Ох, не здесь! И развернутся они с минуты на минуту, подсказывало мне скверное и всегда пророческое предчувствие беды. Размечтался я о Гриднях, как же! Федю-Костю давно следовало вернуть в стационар, ведь невозможно же без них. Открыть тоннельную переправу на выходе невозможно! Я чуть было не подвел Петра Ивановича, а ведь дал слово. Дал слово, что близнецы возвратятся вовремя, и время это – до начала штурма, считанное хорошо, если на часы. Пришлось изложить вслух все, что я передумал про себя, пока Бубенец пытался разделить присутствующих на два отряда: первому предлагалось погрузиться в его армейский «козел», второй должен был следовать позади пешим ходом. Я надел сиреневую ангору, будто то была офицерская фуражка, после чего отменил отправку и погрузку. Объяснил. Отдал распоряжение.

«Кудря» Вешкин, оба брата и вместе с ними я, должны были уйти. На войну, не на войну, скажем, на задание. Лабудуру велено было остаться и присмотреть, язык вдруг не повернулся послать санитара Ешечкина под пули, хотя я видел, как сильно он приуныл. Но приказ сиреневой ангоры был неоспоримый приказ. Остальные как хотят, им я не командир. Все же Бубенцу и молотобойцу Маркову в стационаре делать нечего, оба женатые люди, пусть защищают гражданских и дом. А вот Пешеходников…

– Я не смогу, – вроде бы с неподдельным сожалением скривил толстые губы участковый. – Меня и без того Кривошапка без ложки с говном съест. Купили его самого с потрохами. Одно дело с дитем, но в «дурку» я не полезу. Уж ты извини.

Я извинил. Я всё и всех понимал, я быстро учился. Но мне надо было идти. Лида смотрела на меня, умоляюще и повелительно одновременно. Она повелевала и умоляла о единственной вещи: останься! Со мной останься! И с Глафирой. Ты же этого хотел? Но я не мог. Это пришел мой момент истины. На все ли готов? Проверка. На вшивость. Оказалось, то были лишь обманчивые слова: ради вас, на что угодно, кроме криминала. Когда же настал действительный мой черед выбирать, я выбрал не их. Я выбрал войну. Те, кого я любил, больше жизни любил и доказал это, были в относительной безопасности. Значит, мое место было в ту ночь не с ними. Но лучше знать о себе правду, чем… Чем, что? Если бы я остался с ней и с Глафирой, я стал бы уже не я. Ведь невозможно же! Верочка тоже смотрела на меня. Но иначе. Возьми меня с собой! Я пригожусь, вдруг в тебя полетит свинец! Нет, не надо. Ты нужна мне здесь, также безмолвно приказал я. Только тебе я могу доверить самое мое дорогое. Ты поняла? Я поняла. Ответила мне Верочка. Тогда я отвернулся. Я сделал шаг в противоположную сторону.

– Эй, Ильич, постой! – окрикнул меня Пешеходников. Засуетился позади. – Вот, возьми. Все, чем могу. Ты уж, Ильич, не обессудь. Раз такое дело, мать его…

Товарищ лейтенант протянул мне свой АКСУ. В другой руке – два запасных рожка.

– Спасибо. А как же ты? Кривошапка тебя за это уе…т, – напомнил я, но автомат взял.

– Уе…т, не уе…т, отбрешусь. Скажу, вот они стащили, – Пешеходников указал на Федю-Костю, – с малахольных какой спрос? Выжить бы.

– Мы стащили! – в один голос с готовностью подтвердили братья Рябовы, словно обрадовались еще одному случаю принести другим последнюю, малую пользу.

Здесь я должен рассказать, что было дальше. И я не знаю как. До этого знал. А теперь вдруг перехватило горло. Напишу уж, как выйдет. И что выйдет.

Это был штурм. Нет, осада. Нет, не так. Это был маленький, местный Армагеддон. Они подошли около полуночи, мы едва-едва успели вернуться. Петр Иванович сильно нервничал, – я успел заметить: он совсем обессилел, – выглянул едва на минутку, чтобы удостовериться, и сразу скрылся в «четвертой», он собирался до последнего укреплять переходной тоннель. Свой автомат я передал Вешкину, ведь «Кудря» лучше меня умел. Но и я не остался с пустыми руками. Марксэн Аверьянович, наш главный, которому строго-настрого велено было готовить бывших своих пациентов к переправе, самовольно подошел ко мне. Вот, Феля, возьмите. Мне было положено, табельный. Я номинально тоже офицер, вы не знали? Хотя и без соответствующей выучки. Хороший «Макаров», не пользованный, недавно только вычистил, и вот коробка, целая коробка патронов. Ах, вы милый мой, Марксэн Аверьянович, спасибо! Да за что же «спасибо», я вам не премию даю. Потом мы все наскоро попрощались. Помню, Витя Алданов держал под руку Ксению Марковну, он давно уже ухаживал за ней, может там, куда они идут, у них все сложится и будет хорошо. Палавичевский поклонился мне. Гумусов Денис Юрьевич кусал губы и глотал слезы, он, видимо, хотел расспросить меня подробно о гибели своего лучшего друга, но не хватало времени. Я не простился только с Петром Ивановичем, он не вышел к нам, и мне внезапно как-то стало беспокойно за него: только бы все получилось! Сиреневую ангору я хотел передать законному владельцу с Гриднями, но братья когерентно-отрицательно замотали одинаковыми головами. Нет, Петру Ивановичу теперь ни к чему, благодарствуем, но оставьте себе, оно вам нужнее. Я снова надел ангору, с чувством, будто бы крест на себя возложил.