Макдональд выразительно покачал головой:

– Один из ваших о чем-то говорил в коридоре с сержантом. Но дверь была открыта, и я вошел. Я ищу свою трубочку.

– Какую еще трубочку?

– Для нюханья табака. Кто-то уронил чашку с кофе, когда я держал ее в руках, и я положил ее на стол рядом с оброненной чашкой, а потом забыл.

Сержант Трампет пришел в ярость:

– И вы думаете, что вам можно красться сюда за какой-то понюшкой, словно не случилось никакого убийства? Вы разве не знаете, что убийство…

– Дружище, – ответил Макдональд, – Мурдо Макдональду не нужны ваши проповеди о значении шестой заповеди. Но две унции превосходного нюхательного табака что-то значат. И дедушкина трубочка в придачу! Посмотрим-ка вместе.

Стали искать вместе. Но не нашли никакой трубочки.

Чарлз Пайпер, вытиравшийся после «рассветного» душа, торопливо ретировался из ванной, услышав приближавшиеся шаги Джайлза Готта. Теперь он делал упражнения под надежной защитой стен своей комнаты и ощущал – как это часто бывает с молодыми и пытливыми романистами – желание нескольких голов одновременно заняться мыслями, сражавшимися за его единственную голову. Если сосредоточиться на одной мысли, то раз и навсегда лишишься остальных – сотен возможных слов, вполне годившихся для воплощения в элегантном шрифте издателя Тимоти Такера, которые неизбежно канут в забвение.

Сначала ему пришла мысль – довольно часто, надо сказать, посещавшая его, – что во время гимнастики нужно думать. Если не сосредоточиться (как он подумал) на упражнениях, то от них нет пользы. Рабочие, хотя и тренирующие мышцы целый день, не обладают красивыми телами, поскольку не концентрируют свой ум на гармоничном развитии мышц. Тогда надо прекратить думать (подумал Пайпер) во время дыхательных упражнений. Надо сосредоточиться на дыхании как таковом. Возможно, представить себе загадочные легочные полости – рыхлые, покрытые пленкой, то раздувающиеся, то опадающие. Возможно, их и вправду можно увидеть, если очень постараться. Экзальтированные люди могут видеть свои внутренности… и сюрреалисты тоже. Но нужно дать мозгу отдохнуть. Просто смотреть на плавные очертания Хортон-Хилла – сами по себе ритмичные, как хорошая зарядка – и считать: один, два, три.

Там собралась толпа, которая внезапно напомнила о трагическом окончании скамнумского «Гамлета»… «Гамлета» Готта. Упоминание о Готте увело его мысли в другом направлении. Как он мог объяснить самому себе, почему он ретировался из ванной? Возможно, он чувствовал неловкость оттого, что ему пришлось обсуждать с Готтом его странное хобби. Если задуматься, то он, вероятно, оказался в неудобном положении, когда пустился в рассуждения о своих собственных фантазиях. Похоже на удивленного Пигмалиона, столкнувшегося с нежелательными ухаживаниями своей Галатеи… Неплохой образ. Или, возможно, он ускользнул из ванной потому, что немного стеснялся своих слов? Разве он не высказывал довольно наивные замечания касательно своего деятельного участия в каком-то кровавом происшествии, если таковое случится в реальной жизни? То есть получить случайное объятие чужой Галатеи. Что-то о готовности переложить ответственность на другого, если появится настоящий труп, и что-то о желании поучаствовать в захватывающей международной интриге – вот что он сказал. И все получилось очень глупо. Оглядываясь назад, этот разговор выглядел удивительно глупо, поскольку напоминал об ужасных замечаниях, которые, в свою очередь, всем пришлось сделать, безусловно, в начале романа «Убийство в зоопарке». Пайпер начал выполнять наклоны, касаясь пальцами стоп, а иногда прижимая ладони к полу – и Хортон-Хилл качался вверх и вниз, словно зеленое море в иллюминаторе.

Раздался стук в дверь.

У Мелвилла Клэя уже вошло в привычку полуодетым неспешно пересечь коридор и под праздную болтовню поглощать забытый и остывший утренний чай Пайпера. Но теперь до утреннего чая оставался целый час, и Клэй, как и Пайпер, был только что из ванной. Его одеяние представляло собой прекрасную черно-белую гамму: белые домашние туфли, черная пижама, черный халат с несколько широковатым белым поясом, а его лицо почти скрывала пышная белая пена.

– Ну что, Горацио! – со странной четкостью произнес он из-за белых хлопьев. – Ты дрожишь и побледнел. Что ж, эта тень не больше, чем фантазия?

– Побледнел? – раздраженно, но взволнованно спросил Пайпер, поворачивая к нему покрасневшее от наклонов лицо. – Ерунда! Хотя ночь выдалась ужасная.

– Да ладно вам. Прекрасный материал. Берите сюжеты для писанины Готта прямо из жизни. Как говорится, больше, чем фантазия.

Это замечание, высказанное в стиле, напоминающем покойного коллегу Клэя мистера Джингла, хаотично наложилось на одну из мыслей. В ближайшем будущем реакция всех собравшихся людей на сенсационное и загадочное убийство станет прекрасным материалом для наблюдений. Однако Пайпер чувствовал, что слово «материал» упомянули несколько не к месту. Он упрямо продолжал размахивать руками у окна, и прошла целая минута, прежде чем он отрывисто бросил:

– Ужасное происшествие.

– Ужасное.

Клэй подошел к другому окну и начал бриться. Пайпер подумал, что он красив, но его физические данные скорее дарованы небом, нежели достигнуты тренировкой. Возможно, в нем было что-то женственное: небольшое серебряное зеркальце, которое Клэй достал из кармана, выглядело слишком элегантно. Искусные движения, которыми он ловил свет под подбородком и ноздрями, говорили об уверенности в своей красоте. Пайпер с некоторой завистью отметил, что сам он не обладал женственностью, что стало для него своего рода откровением.

– Знаете, а вы просто красавец, – сказал Пайпер, ставя небольшой опыт.

Опыт пришелся не ко времени: Клэй мог покраснеть, как девушка, а мог и не покраснеть: его лицо все еще скрывала пена.

– Ах да, – равнодушно бросил он. – Следишь за собой, когда этим зарабатываешь на жизнь. К тому же это эффектно. Публика видит то, что хочет видеть. Но мне недолго осталось.

Пайпер с любопытством посмотрел на него:

– Вы ведь не так давно начали. Вы взлетели, как ракета.

– И скоро растаю, как падающая звезда. Возможно, во мне тоже есть какой-то «материал».

Пайпер пропустил эту остроту мимо ушей.

– Что вы об этом думаете?

– Я думаю, – Клэй закончил бриться и выглянул в окно, – что это уже стало первоклассной сенсацией, если судить по собравшейся на горе толпе.

– Просто отвратительно, что они вот так таращатся, а? И ведь быстро они сбежались.

– О, это только начало, их много еще набежит. По-моему, это репортеры, которые нас сейчас рассматривают в свои объективы. Прекрасная реклама: мистер Чарлз Пайпер делает у окна оздоровительную гимнастику вскоре после трагедии.

Пайпер быстро отпрянул.

– Отвратительно! – воскликнул он, почему-то вспомнив миссис Платт-Хантер. – Но я что-то до сих пор не пойму, что же произошло. Зачем учинили этот досмотр? Разве кто-то прятал револьвер?