– Вам не кажется, что здесь кафе? – спросил Жербер.

На стене дома висело красное объявление, на котором большими буквами значилось слово Byrrh[13], а над дверью был прикреплен пучок высохших веток.

– Похоже на то, – ответила Франсуаза.

Поднявшись по трем ступеням, они вошли в большое теплое помещение, где пахло супом и хворостом. Сидевшие на скамье две женщины чистили картошку, а за столом перед стаканами красного вина расположились трое мужчин.

– Дамы и господа, – произнес Жербер.

Все взгляды обратились к нему. Он подошел к двум женщинам.

– Будьте любезны, нельзя ли чего-нибудь поесть?

Женщины с недоверием взглянули на него.

– Вы вот так пришли издалека? – спросила старшая из двух.

– Мы поднялись от Бюрзе, – ответила Франсуаза.

– Неблизкий путь, – заметила другая женщина.

– Поэтому мы и проголодались, – добавила Франсуаза.

– Но вы не из Бюрзе, – продолжала старуха с осуждающим видом.

– Нет, мы из Парижа, – сказал Жербер.

Наступило молчание; женщины вопросительно обменялись взглядами.

– Дело в том, что у меня мало что есть для вас, – призналась старуха.

– У вас нет яиц? Или куска пирога? Чего-нибудь, неважно… – сказала Франсуаза.

Старуха пожала плечами.

– Яйца, да, яйца есть. – Она встала и вытерла руки своим синим фартуком. – Пройдите, пожалуйста, сюда, – словно нехотя произнесла она.

Они последовали за ней в комнату с низким потолком, где пылал дровяной огонь; это походило на добротную провинциальную гостиную с круглым столом, комодом, заваленным безделушками, и креслами с оранжевыми атласными подушками с аппликациями из черного бархата.

– Будьте любезны, принесите нам сразу же бутылку красного вина, – попросил Жербер. Он помог Франсуазе снять ее рюкзак и положил свой.

– Мы здесь как короли, – сказал он с довольным видом.

– Да, здесь очень удобно, – согласилась Франсуаза, подойдя к огню.

Она прекрасно знала, чего не хватало этому радушному вечеру; если бы только она могла коснуться руки Жербера, с неприкрытой нежностью улыбнуться ему, тогда огонь, запах ужина, а еще черные бархатные кошки и клоуны весело нашли бы место в ее сердце. Но все это не трогало ее, и находиться здесь казалось ей почти нелепым.

Хозяйка вернулась с бутылкой густого столового вина.

– У вас нет ли случайно сарая, где мы могли бы провести ночь? – спросил Жербер.

Поставив приборы на клеенку, женщина подняла голову.

– Не станете же вы спать в сарае? – с негодующим видом сказала она. Потом задумалась. – Не повезло, у меня нашлась бы комната, но только что вернулся мой сын, который уезжал – работал кондуктором.

– Нам будет отлично на сене, если только это вам не помешает, – сказала Франсуаза. – У нас есть одеяла. – Она показала на рюкзаки. – Но очень холодно, чтобы ставить палатку.

– Мне-то это не помешает, – ответила женщина. Она вышла из комнаты и принесла дымящуюся супницу. – Это вас все-таки немного согреет, – любезным тоном сказала она.

Жербер наполнил тарелки, и Франсуаза села напротив него.

– Она смягчилась, – сказал Жербер, когда они остались одни. – Все складывается к лучшему.

– К лучшему, – убежденно повторила Франсуаза.

Она украдкой взглянула на Жербера: освещавшая его лицо радость походила на нежность; правда ли, что он недосягаем? Или же она просто никогда не решалась протянуть к нему руку? Кто ее удерживал? Конечно, не Пьер и не Ксавьер; она ничего больше не должна Ксавьер, которая, впрочем, собиралась предать Жербера. Они были одни на вершине иссеченного ветрами холма, отделенные от остального мира, и их история не касалась никого, кроме них.

– Я собираюсь сделать одну вещь, которая вам не понравится, – угрожающим тоном произнес Жербер.

– Что же это? – спросила она.

– Я вылью вино в свой бульон. – Свои слова он подтвердил жестом.

– Это, должно быть, отвратительно, – заметила Франсуаза.

Жербер поднес ко рту ложку кровавого цвета жидкости.

– Это восхитительно, – сказал он. – Попробуйте.

– Ни за что на свете, – отвечала Франсуаза.

Она выпила глоток вина; ее ладони стали влажными. Она всегда пренебрегала своими мечтами, желаниями, но теперь ее приводило в ужас это тусклое благоразумие; почему она не решалась хотеть того, чего желала?

– Вид с холма открывается замечательный, – сказала она. – Думаю, что завтра у нас будет отличный день.

Жербер бросил на нее косой взгляд.

– Вы опять заставите нас подняться на заре?

– Не жалуйтесь, тот, кто относится к делу серьезно, с пяти часов утра уже на вершинах.

– Это безумец, – возразил Жербер. – А я до восьми часов неживой.

– Знаю, – отвечала Франсуаза. Она улыбнулась. – Ну а если вы отправитесь в Грецию, в путь там придется пускаться до рассвета.

– Да, но тогда спят днем, – сказал Жербер. Он задумался. – Мне хотелось бы, чтобы это не сорвалось. Я имею в виду гастрольную поездку.

– Если сохранится напряженность, боюсь, все провалится, – сказала Франсуаза.

Жербер решительно отрезал себе большой кусок хлеба.

– В таком случае я найду выход. В следующем году я не останусь во Франции. – Лицо его оживилось. – Говорят, на острове Маврикий золото можно грести лопатой.

– Почему на острове Маврикий?

– Это Рамблен мне сказал; там полно богатых типов, которые готовы заплатить сколько угодно, чтобы их немного развлекли.

Дверь отворилась, и вошла хозяйка, неся огромный омлет с картошкой.

– Какая роскошь, – сказала Франсуаза. Положив себе, она передала блюдо Жерберу. – Держите, я оставляю вам самый большой кусок.

– Все это мне?

– Все вам.

– Это по-честному, – сказал Жербер.

Она бросила на него быстрый взгляд.

– Разве я не всегда была с вами честной? – спросила она. В ее голосе звучала смелость, которая ее смутила.

– Всегда, надо это признать, – не моргнув, ответил Жербер.

Франсуаза мяла пальцами катышек хлебного мякиша. Что требовалось, так это неустанно цепляться за то решение, перед которым она вдруг очутилась; она не знала, каким образом, но что-то должно было случиться до завтрашнего дня.

– Вам хотелось бы ненадолго уехать? – спросила она.

– На год или на два, – отвечал Жербер.