Валерьян уехал на целый год раньше Виргинии Ипполитовны. Он поступил врачом в больницу, расположенную в гуще старых улиц и переулков Москвы. Больница была низшего разряда, содержалась на паях фабрикантами, получала кое-какие дополнительные ассигнования от страховых кампаний и заводских касс взаимопомощи. Пациенты больницы — сплошь рабочие и мещане.

Валерьян поселился во флигеле в просторной квартире из трех комнат. Кроме него жили в этом доме — фельдшера, аптекари, сестры милосердия и даже санитары — люди все скудно обеспеченные и, может быть, поэтому отзывчивые к нуждам других.

Удобств в доме было мало, но зато все под рукой: корпуса больницы рядом, приемное отделение в двадцати шагах, околоток срочной помощи тут же за углом жилого флигеля, морг, конечно, с холодильником из красного кирпича в дальнем углу двора.

Едва Валерьян обжился на новом месте, полетели письма в Цюрих Виргинии Ипполитовне: пошли для моей библиотеки такие-то и такие-то книги, а если подвернется верная оказия, то перешли и такие-то журналы и газеты, учтя, что еще в Российской империи хождения не имеет, поскольку оценивается как противозаконное. Писал все это, конечно, тайнописью.

Виргиния Ипполитовна старалась откликаться на зов Валерьяна без промедления, торопилась в книжные лавки, искала по городам и деревням Швейцарии любителей книги, собирателей печатного слова и архивных редкостей, замысел Валерьяна ей был известен: организовать в Белокаменной библиотеку нелегальной литературы, помочь ее фондами людям, которые посвящают себя борьбе за новую Россию, Россию без царя и помещиков.

Когда Виргиния Ипполитовна приехала в Москву, квартира Валерьяна уже представляла собой внушительную библиотеку. Сам молодой врач обитал в маленькой комнатке, отведя наиболее вместительные комнаты под книги и бумаги. Здесь были оборудованы полки, стояли круглые столы, на которых в продолговатых ящиках располагалась картотека.

С целью конспирации библиотека имела научно-естественное направление. В картотеке и на полках в первом ряду книги общеизвестные: труды классиков естествознания, медицинские справочники, рецептурные своды, словарь иностранных терминов.

Все недозволенное к обращению запрятано в тайниках между полками. Тут лондонское издание «Колокола», листовки «Земли и воли», «Черного Передела», группы «Освобождение труда», статьи Степняка-Кравчинского, Верверовского, Плеханова, безымянные листовки, русские переводы Маркса и Энгельса, Бебеля и Каутского, рукописные отчеты о судах над Желябовым и Перовской, над Петрашевским и Чернышевским, над участниками покушения на Александра Второго.

Валерьян не делал секрета из своей библиотеки, многие врачи, служащие больницы, особенно студенты, проходившие в ее отделениях межкурсовую практику, широко пользовались книгами Валерьяна. В этом потоке людей были и такие, которых Валерьян без спешки, осмотрительно приобщал к чтению нелегальной литературы. Их было немного — десятка полтора, преимущественно студенты и несколько человек из числа больных, рабочие московских заводов и даже двое крестьян из Касимовского уезда.

…Виргиния Ипполитовна торопилась из Цюриха, наконец приближался час, когда она должна была стать женой Валерьяна.

Все у них было договорено, все обдумано. Виргиния Ипполитовна воспитывалась у тетушки, сестры матери. Уже не раз тетушка оказывала племяннице свою благосклонность. Помогала ей в учении, посылала деньги в Цюрих, одевала и обувала, пользуясь капиталом, который достался ей по наследству от умершего мужа, владельца крупной кондитерской.

Тетушка и теперь приняла все заботы о племяннице на себя. Заново была отремонтирована квартира в особняке на Тверской-Ямской, куплена дополнительная мебель, у самой дорогой модистки было заказано Вире подвенечное платье. После венчания молодые свою совместную жизнь предполагали начать в тетушкином доме.

Валерьяна этот вариант вполне устраивал. Его библиотека в больничном флигеле расширялась еще на одну комнату, ту, которую занимал он сам.

Но за день до свадьбы произошла страшная катастрофа. Валерьян был арестован, библиотека разгромлена, тайники разворочены, а квартира опечатана. По всей видимости, жандармерия давно уже тщательно наблюдала за действиями Валерьяна, скорее всего среди читателей, которым Валерьян доверился, оказались агенты охранки.

Виргиния Ипполитовна поняла: судьба ее круто изменилась. Со дня на день она ждала своего ареста. Ведь в создании библиотеки она принимала самое непосредственное участие. Но что-то она недоучитывала. Ее не трогали, хотя время неостановимо текло, и из числа читателей библиотеки Валерьяна были арестованы трое студентов.

Дней через десять Валерьяну удалось через надзирателей камеры предварительного дознания передать Виргинии Ипполитовне важное сообщение: в случае привлечения ее к допросам решительно отказываться от всех подозрений, так как нигде и ни в чем он не оставлял улик об ее участии в создании библиотеки нелегальной литературы.

С этого часа Виргиния Ипполитовна всю свою энергию посвятила одному: облегчить положение Валерьяна, помочь ему в испытаниях, выпавших на его плечи.

Однако улики против Валерьяна были слишком очевидны. Библиотека сумела за короткий срок обрасти довольно широким кругом читателей, приобрести известность среди лиц, искавших в России правдивое слово.

Суд не был милостивым. Валерьяна приговорили к восьми годам каторжных работ; трем наиболее постоянным читателям и распространителям нелегального чтения суд дал по четыре года высылки в северные районы Вологодской губернии. Все книги без исключения подлежали конфискации и уничтожению, даже обыкновенные медицинские справочники, так как в некоторых из них были обнаружены вклейки крамольного содержания. Вскоре Валерьяна отправили этапом в Забайкалье на нерчинские каторжные работы.

Виргиния Ипполитовна дала клятву: она будет там, где окажется Валерьян, все восемь лет — день в день.

Однако решение совета товарищей было иным: устроить Валерьяну побег за границу, сохранить его для активной деятельности в интересах подготовки русской революции. Виргиния Ипполитовна, опережая этап, в котором двигался Валерьян, отправилась в Сибирь… Отправилась добровольно и с громадным желанием.

Двадцать пять лет. Много это или мало? Совсем немного. В сущности десять лет сознательного бытия, а самостоятельной жизни и того меньше. И все же многое в жизни относительно, и возрастные рубежи тоже.

Если тебе уже двадцать пять лет от роду, и ты женщина, и ты не стала еще женой, не испытала уз супружества, не знаешь, что значит материнство, то стоит задуматься, не идут ли твои годы по обочине жизни, не выпадает ли твое время из главной колеи, предназначенной создателем человеку.

В темный буранный вечер Виргиния Ипполитовна неспеша брела к дому Белокопытова на ужин по случаю его полного выздоровления. Повод был не ординарным, если учесть, что Ефрем Маркелович пролежал в постели со своей раной целых два месяца. Два месяца он бездействовал! Шутка ли? Без него десятник строил две школы по заказу Макушина в двух деревнях, в третьей деревне заканчивали к весеннему половодью мост через реку, со странным, до бесконечности самолюбивым названием Яя, в волостном селе Вороно-Пашне строили каталажку после самовольного захвата церковной земли на еланных лугах, в устрашение разбушевавшихся мужиков. И все без него, без Белокопытова. Нетерпение охватывало Ефрема Маркеловича скорее кинуться к делу, во все вникнуть самому, подправить, где надо, урезонить кое-кого, позолотить руку исправнику за то, что пригасил происшествие на тракте… Его на все хватит, силушку ему не занимать у других…