Апотекарий раскрыл руки.

— Давай же. Иди, прежде чем пойму, насколько я глуп. Возьми свою жертву.

Сильный порыв ветра и шум хлопающих крыльев возвестили о чьем-то прибытии. Мерос повернулся и вдруг увидел суровое лицо Ангела, приземлившегося позади него.

— Отойди, сын мой, — сказал он. — Я приказываю тебе.

Мерос сделал вдох, а затем произнес самые трудные в своей жизни слова.

— Нет, милорд. Со всем уважением, я должен отказать.

Сангвиний прищурился.

— Ты не повинуешься своему примарху.

— Да, — его вдруг охватила странная сентиментальность, и апотекарий грустно рассмеялся. — Полагаю, это делает меня предателем.

— Мерос. Ты не можешь сделать это.

Крылья Ангела сложились, когда он указал на клубящийся туман.

— Ни одна смертная душа не переживет прикосновения этой силы. Если Кирисс говорил правду, это сырая энергия варпа, грубая мощь всей нашей ярости. Ты не сможешь контролировать ее. Она уничтожит тебя.

— Да, — сказал апотекарий, приблизившись на один шаг. — Она уничтожит меня. Не вас.

Мерос поднял руку и повернул кисть, на которую была надета медицинская перчатка.

— Вы многому научили нас, лорд Сангвиний. Благородству нашего духа. Воинскому искусству наших сердец. Смирению перед лицом грандиозной и великолепной вселенной, — Мерос кивнул. — И долгу. Огромному бремени долга.

Он поднял глаза, встретившись с твердым, вопросительным взглядом Ангела.

— Вы — примарх, сын Императора и полководец, самый загадочный и величественный среди ваших родичей. Я — всего лишь воин, рожденный из пыли Ваала и высоко вознесшийся, чтобы сражаться ради великой цели. И я не вижу более великой цели, нежели эта.

— Мои сыновья не будут умирать вместо меня, — прошептал Сангвиний.

— Не вам принадлежит этот выбор. А нам. Мне, — Мерос осторожно выпустил режущую пилу перчатки и приложил ее к замку горжета. — Если одного легионера поглотит пламя и ярость, Галактика не заметит этого и будет дальше вращаться. Но если вы падете… — он поморщился. — Если Воитель отвернулся от Терры, значит, вы не можете пасть. Только вы можете встретиться с ним на равных. Когда придет битва, вы должны быть там, чтобы брат выступил против брата.

Мерос запнулся.

— У меня нет вашего дара, повелитель, но я вижу это. И знаю.

Посыпались искры, и Мерос, рыча от боли, надавил пилой на доспех, неровно вскрывая керамит от горла до паха. Он направил зазубренный конец редуктора к нужным местам, так как проделывал это много раз с телами умирающих легионеров. Устройство застрекотало и разрезало кожу, заставив Кровавого Ангела заскрежетать зубами от боли. Апотекарий нажал на цифровое устройство управления и с влажным звуком хлещущей крови извлек свои прогеноидные железы. Устройство втянуло сгустки богатой генетической информацией ткани, законсервировав их внутри. Наследство Мероса своему легиону теперь было защищено.

Кровь выступила на губах апотекария, он повернул медицинский модуль и отсоединил его от доспеха.

— Милорд, не могли бы вы? — пошатнувшись от боли, Мерос бросил модуль Ангелу, и тот, сверкнув золотой вспышкой, поймал его на лету. — Взять это… и пусть часть меня продолжит жить.

Затем повернулся спиной к своему повелителю и бросился в бурлящее сердце пламени гнева.

Словами нельзя было описать весь этот ужас. Это был гнев в своей чистейшей форме, абсолютно лишенный всех остальных чувств и эмоций. Не было ни любви, чтобы смягчить его, ни хладнокровия, чтобы успокоить. Не было ни самообладания, ни здравомыслия, которые могли бы направлять и повелевать яростью. Ни интеллекта, чтобы сфокусировать ее, ни морали и интуиции, с помощью которых ее можно было ограничить.

Был только гнев, раскаленный и багровый, вызывающий жажду крови, крови и еще раз крови. А где-то глубоко под ним, в ожидании алого пути притаилась кромешно-черная ярость. Безумие, неистовство растущих, невообразимых масштабов.

И все это было внутри него.

Словно вино, наполняющее бокал, пылающий дым хлынул в Мероса. Через отверстие в доспехе он проникал в глаза и уши, просачиваясь сквозь поры кожи.

Последние мельчайшие крупицы легионера, который был капитаном Тагасом, боевым братом и потерянной душой, прошли сквозь апотекария неуловимым светом и навсегда исчезли. Мерос почувствовал едва заметную частицу личности Тагаса. Варп изменил капитана, психическая сила капсулы медленно исказила его тело, пока несчастный, измученный Тагас не распался в эту неуправляемую энергию. Демоны так долго не позволяли ему умереть, держа его на грани ярости и безумия, что они буквально поглотили его. Отродья варпа поместили воина в тигель ненависти, пока от него не осталась самая низменная, самая порочная часть души. Плоть стала энергией. Личность стала эмоцией.

Своей невероятной алхимией Кирисс и его колдуны сотворили из Тагаса пламя гнева. Они превратили душу обычного воина Кровавых Ангелов в инструмент для уничтожения всего легиона.

Мерос отомстил бы за него, если б мог. Он цеплялся за эту мысль, когда гнев и жажда переполнили его, медленно проникая во все, чем он был. Огонь поглотит его, переделает его разум и характер.

И после того как Мерос добровольно решил пожертвовать собой, он почувствовал присутствие другого разума. Не Тагаса, тот давно растворился, от него осталось только эхо. Нет, это было нечто новорожденное.

Сознание варпа соединялось и росло, обретая жизнь.

Говорили, что безумные волны имматериума были буквально морем эмоций, нереальным отражением материального мира. Если это верно, тогда этот разум был рожден именно так. Гнев и жажда, необходимость и желание, столь могущественные чувства объединились и теперь обрели собственное сознание. Постепенно эта сила проникла и поглотила разум брата Мероса, наполняя его, меняя, становясь реальной. Произошел колоссальный взрыв, и кристаллическая капсула рассыпалась пылающим дождем сверкающей пыли.

Кано споткнулся, почувствовав смерть своего друга. Ощущения были похожи на физический удар. Библиарий пошатнулся, но оперся о сломанную колонну, заморгав от симпатической боли и поднял голову. Кано пристально взглянул через рваную брешь в корпусе «Красной слезы», за пустоши зоны боевых действий, в сторону высоких башен демонического храма. В темных бурлящих облаках полыхнули изумрудные и багровые копья молний, осветив пепельное небо. Жгучие разряды походили на мечи сражающихся богов, преследующих друг друга.

В воздухе повис маслянистый электрический запах сырой психической энергии, яда, который излился из варп-существ, бьющихся в предсмертных муках, и загрязнял мир из места их проникновения в эту вселенную. К сожалению, это была не смерть, а обычный эффект, который он неоднократно ощущал за время Великого крестового похода. Конец Мероса был скорее медленным стиранием его личности из реальности. Психически настроенный разум Кано видел, как это происходит, хотя его тело находилось во многих километрах от Собора Знака.