В конце концов этим планам не суждено было сбыться: пришедшие вскоре к власти большевики отобрали у Трумпельдора последнюю надежду. Как писал впоследствии в своих мемуарах Я.В. Вейншал, назначенный в этот отряд врачом,

20 августа/2 сентября после долгих мытарств в Россию вернулся Б. Борохов, который по ходатайству Рутенберга получил специальное разрешение на въезд, подписанное премьер-министром. Имел ли Рутенберг в России касательство к партии Поалей-Цион, с которой так близко сошелся в Америке? Очевидцы свидетельствуют о том, что самые минимальные. Причина заключалась, конечно, в том, что основная масса российских поалей-ционистов сочувствовала большевикам. В последние дни августа с Рутенбергом велись в правительстве переговоры о назначении на ответственную должность. Именно этим объясняется его отказ от предложения Б. Борохова принять участие в III съезде Поалей-Цион (;партейтаг), состоявшемся в Киеве, а затем, возможно, и в работе Съезда народов, проходившем в сентябре 1917 г. там же. На встрече, на которой прозвучало это предложение, кроме Рутенберга и Борохова, присутствовал Нахум Нир-Рафалькес3, входивший в руководящее ядро поалей-ционистов, впоследствии так описавший ее в своих мемуарах:

В будущем Н. Нир с откровенно мстительным чувством припомнит Рутенбергу отношение к «красным сионистам». Когда, делился он в воспоминаниях, после большевистского переворота Рутенберг оказался в Петропавловской крепости, его посетил член Поалей-Цион Hoax Бару, который

Нельзя не подивиться тому, как тот же эпизод пересказан в книге Я. Яари-Полескина «Pinhas Rutenberg: Ha-ish ve-peulo». Здесь уже не Рутенберг просит Бару включить его имя в списки руководителей российского Поалей-Цион, дабы выйти на свободу, а Бару уговаривает его об этом, на что непреклонно-гордый Рутенберг отвечает решительным отказом, не желая идти на сделку с совестью и приобретать избавление от большевистского плена такой ценой (Yaari-Poleskin 1939: 155). При этом Я. Яари-Полескин ссылается на рассказ все того же Н. Нира, вероятно сделанный в устной форме, поскольку книга его воспоминаний вышла значительно позднее. Не беремся сказать, кому принадлежит авторство этого типичного для рутенберговской агиографии искажения – Полескину или самому Ниру, но само по себе оно весьма примечательно.

Что касается судьбы Б. Борохова, то она сложилась в России крайне печально: через несколько месяцев, 4/17 декабря 1917 г. его не стало. Он принял участие в партейтаге и Съезде народов в Киеве, куда приглашал Рутенберга, затем в качестве делегата съезда поехал на Демократическое совещание в Петроград, оттуда отправился в Москву на пленарное заседание ЦК Поалей-Цион, далее – вновь в Киев для ведения переговоров с социал-революционерами и социал-демократами о едином блоке на выборах в Учредительное собрание. Из Киева Борохов двинулся в Чернигов, но по дороге простудился, заболел воспалением легких и через короткое время умер (похоронен в Киеве). Н. Нир-Рафалькес, почитавший Борохова как своего учителя, писал в его некрологе:

Продолжая агиографическую тему, следует сказать, что в легендах и преданиях, сложившихся в европейской и американской печати вокруг русской революции, Рутенберг зачастую преувеличенно воспринимается едва ли не как главная опора охраны подлинно демократической власти в Петрограде. Эта завышенная оценка его роли в установлении революционного порядка и законности, отразившаяся даже в титуловании: «Chief of Police in the Kerensky Government» (Times. 1921. May 18. P. 7), «…the commandant of a citadel in Petrograd» (Levin 1930: 5) и др., – сама по себе представляет весьма занятный объект для анализа политической мифологии. Не в последнюю очередь здесь, по всей видимости, сказалась чисто психологическая потребность противопоставить слабой власти своего рода сильную персональную альтернативу, пусть хотя бы потенциальную. И несмотря на то, что в истории Февральской революции Рутенберг реально не выдвинулся на первые роли, легенда, по преимуществу на Западе, упорно повышала задним числом его кредиты.

Многочисленные ошибки, допущенные Временным правительством, позволившие уступить власть большевикам и многократно обсуждавшиеся в дальнейшем, по количеству накопленных свидетельских источников претендуют на отдельную главу в историографии русской революции. Одна из постоянно присутствующих и варьирующихся в них тем – политическая наивность и недальновидный либерализм, лишившие правительство Керенского каких бы то ни было шансов на успех. В мемуарах «British agent» (1933) (русский перевод: «История изнутри: Мемуары британского агента») Р.Г. Брюс Локкарт (Robin H. Bruce Lockhart; 1887–1970), английский дипломат, вице-консул в России (1911–1918) и известный шпион, рассказывал о том, как во время завтрака с Керенским в «Карлтон грилл рум» в Лондоне в июне 1931 г. к ним присоединился лорд Бивербрук, который