слышала… Нет больше одной семьи на Барочной…

Мы обедали с генералом и Андриенко в моем номере. Не успели еще кончить, как пришел за мной кто-то из офицеров и сказал, что ждут меня офицеры на Барочной. Не доев обеда, я ушла с Андриенко; генерал Эрдели обещал зайти еще раз вечером.

На Барочной ждала меня целая толпа офицеров; я не могла понять, что случилось… Полковник Козин обратился ко мне с речью:

– Мы собрались, чтобы вас поблагодарить, сестра Нестерович, за все сделанное для нас и наших семей. Те, кто останутся живы, никогда не забудут. Вчера состоялось собрание, на котором избраны делегаты. Их ждет генерал Алексеев. Он просил и вас прийти с ними.

Я хотела было уклониться от этого визита, но делегация убедила меня: просьба генерала Алексеева должна быть исполнена. Мы отправились – капитан Остафьев, поручик Кноринг и я.

Генерал Алексеев принял нас в своем маленьком рабочем кабинете. Беседы нашей передавать не буду, все время говорили обо мне и о моей работе. В заключение кто-то обратился к генералу Алексееву:

– Ваше Высокопревосходительство, то, что сделала Марья Антоновна, еще больше закрепило офицеров за армией; убедившись, что наши семьи обеспечены, мы можем целиком принадлежать армии.

Алексеев, когда офицеры кончили, встал, подошел ко мне и протянул мне обе руки:

– От имени несчастного, гонимого, измученного офицерства и их брошенных семей благодарю вас, Марья Антоновна!

Затем он написал письмо в Москву к тузам финансового мира, в котором поручал мне сбор денег на армию.

От Алексеева я поехала к Богаевскому. Думала ли я тогда, что ни с тем, ни с другим больше никогда не увижусь? Что честный и любящий Россию вождь русской армии уже обречен, что Богаевский вскоре погибнет от руки русских братьев такой жестокой смертью!

– Атаман Каледин жалеет, – сказал мне Богаевский, – что не может принять вас. Сейчас идет важное совещание, на котором и я должен быть, но мне необходимо еще поговорить с вами и кое-что выведать от вас.

Он интересовался главным образом казачьими полками, стоящими в Черткове: перешли ли они на сторону большевиков? Я передала все, что знала о казачьих полках в Черткове, отличавшихся небывалой жестокостью. Богаевский покачал головой:

– Да, плохо. Страшно за атамана! – И он добавил: – Атаман просил предупредить вас быть как можно осторожнее. Среди казаков вас хорошо знают…

Во дворце была тишина, не предвещавшая ничего доброго. Сердце сжималось от горьких предчувствий. Богаевский сказал на прощанье:

– Желаю вам счастливо выйти из всей этой истории и почить на заслуженных лаврах. Насколько вы счастливее нас! Отечество наше гибнет, и в этой гибели мы сами виноваты. А ваше – воскресло…

Богаевский проводил меня. В тот день мы простились навсегда. Как известно, вскоре он был расстрелян своим же собственным учеником Антоновым.

В гостинице меня ждали генерал Эрдели и Андриенко. Генерал только подтвердил слова Богаевского, что очень плохо:

– Привезите в следующий раз тысячи три бланков с печатью вашего комитета – пригодятся.

Поужинав с нами, генерал ушел и обещал зайти завтра. Только я улеглась, как постучал поручик Кузьминский. Пришлось встать и принять его. Я видела его в первый раз.

– Я пришел просить вас о спасении моего отца, – начал он, – привезти его сюда на Дон.

– Где же ваш отец? Кто он?

– Отец в Минске. Он был помощником коменданта города – полковник Кузьминский. Если не убили, то он в Минске до сих пор. Умоляю, спасите отца!

Я успокоила его, как могла. Обещала вырвать отца у большевиков.

Утром пришлось купить Андриенко штатское платье. По лицу его я поняла, что он должен что-то сказать мне, но боится.

– Что с вами, Андриенко?

– Марья Антоновна, я не хочу, чтобы вы считали меня подлецом. Но честное солдатское слово, ездить с вами нет больше сил. Пора к себе, на родину. Там – жена, дети. Ради Бога, отпустите меня.

– Андриенко, родной мой, конечно, отпущу. Вы то свой долг исполнили до конца. Сегодня поедем вместе до Лисок, а там простимся.

– Я в Москву, а вы пробирайтесь домой, на Украину.

Пришел генерал Эрдели и сказал, что Алексеев просил передать мне привет и пожелание счастливо вернуться, что много говорили обо мне и т. д.

– Знаете, Марья Антоновна, большая ошибка, что все собирают деньги для Дона, что генерал Алексеев не получает денег лично. Москвичам как будто невдомек, что донские казаки одно, а Добровольческая армия совсем другое…

Вошел полковник Барканов[221] поздравить меня от имени офицеров с Рождеством и просил не уезжать в первый день праздника. Пришли еще офицеры Корниловского полка с поздравлениями. Оба мои номера наполнились офицерами. В их среде я чувствовала себя счастливой, столько они оказывали мне тепла и внимания.

Потом мы с ним обедали на Барочной. Подали щи и кашу, но было так хорошо за этим обедом, так радостно! Далека я была от мысли, что этот обед окажется для меня последним на Барочной. Андриенко тут же простился с офицерами.

25 декабря я уехала в Москву. В Лисках рассталась с Андриенко, плакавшим как ребенок. Но каково же было удивление мое в Лисках, когда вдруг вижу – капитана Карамазова и еще одного текинца из Новочеркасска.

– Куда вы? – спрашиваю.

– Генерал Эрдели приказал сопровождать вас в Москву.

– Господи, зачем? Не нужно, возвращайтесь, сама доеду.

Но все было напрасно. Между тем в Лисках шли митинги, и из них можно было заключить, что большевики будут наступать на Новочеркасск в первых числах января. Еще раз попробовала я убедить Карамазова вернуться на Дон.

– Нет, Марья Антоновна, если бы даже расстреляли. Пусть. Умру за вас.

Господи, это и случилось! По приезде в Москву, Карамазова поймали и расстреляли, найдя под его солдатской шинелью френч с офицерскими погонами. Сестра его сошла с ума.

* * *

В Москву я приехала 1 января. Теперь уже непрерывно, день и ночь, расстреливали офицеров и интеллигентов как врагов народа. Всюду было полно вооруженных негодяев. Представители этих шаек были по большей части евреи. На улицах, кроме вооруженных рабочих, не было никого.

Из дому я поехала к Гучкову сообщить о положении на Дону и о том, что армия будет пробиваться на Кубань. От него я прошла к председателю биржевого комитета, показала ему все свои бумаги и последнее письмо генерала Алексеева о том, что он никого не уполномочивал собирать деньги на Дон, что часто люди, собирающие деньги, устраивают свое личное благополучие.

Председатель комитета снял копию с этого письма. Мне советовал обратиться в Военно-промышленный комитет к