– Да? – рассеянно спросил Арлинг, гадая, стоит ли идти за водой, чтобы промыть ранки, или просто наложить мазь сверху и поверить, что она справится с любой заразой.

– Так говорила моя мама, а ей – моя бабушка, а бабушке – ее бабушка. А еще мама рассказывала, что если встретить в жизни праведного человека, он поможет эту петлю снять. Я знаю, ты добрый человек, Арлинг, и ты снимешь с меня петлю. Поэтому мы встретились.

Арлинг обычно рассеяно пропускал ее болтовню мимо ушей – ему просто нравилось слушать ее голос – но на этот раз замер, не донеся мазь до пятки Дии. Это было что-то новенькое. Его называли по-разному, но добрым – никогда. Эх, Дия, какая прелесть быть ребенком! Что говоришь – в то и веришь.

Регарди промолчал. У него еще будет время развеять ее иллюзии. Между тем, девочка вытащила банку с мазью у него из пальцев и принялась сама размазывать средство по грязной коже. Арлинг махнул рукой – нарзиды рождались на улице, и, похоже, грязь никогда им не вредила.

– Ты часто молчишь, – пробормотала она и неуклюже заползла к нему на колени. Регарди напрягся, но прогонять не стал. Ему внезапно стало интересно, что будет дальше.

– Праведный человек – это ты, – еще раз повторила она и положила теплую щеку ему на грудь. Арлинг знал, что всем детям давали на ужин козье молоко, и теперь от Дии пахло так обольстительно по-домашнему.

– Какая ты еще глупая, – задумчиво протянул он. – Я тебе скажу, кто такой праведный человек. Махди, великий учитель моего учителя, писал так: быть праведным – это значит творить добро, быть смиренным, иметь чистое сердце, говорить правду, стремиться к знаниям, подавлять гнев, быть терпеливым, дружелюбным, стыдливым, почтительным к старому… Хм… Надо же, остальное забыл. А кто-то еще собирается вспоминать древние ритуалы серкетов. Ну да ладно. Я открою тебе секрет, девочка. Махди хоть и был умным, но некоторых вещей все же не понимал. Праведных людей в мире не существует. Мы творим добро, но оно часто оборачивается злом, мы думаем, что смиренны и терпеливы, а на самом деле, прячем гордыню за красивыми словами, мы стремимся к знаниям, но лишь больше запутываемся в собственном невежестве. Праведный человек – это идеальный человек. Таких не бывает.

Арлинг замолчал – Дия его уже не слушала. Она заснула, уткнувшись носом в его подмышку, и, похоже, ее не смущало, что он тоже давно не мылся.

Вздохнув, Регарди прислушался к ночной мошкаре. Она звенела тише, а значит, близился третий час ночи, когда начинался обход лагеря дежурным патрулем. Иногда стражники заглядывали в палатку Сола, и ему следовало быть на месте – на всякий случай. Но Дия так хорошо спала, что ему отчаянно хотелось остаться у обоза на всю ночь.

И тут он почувствовал взгляд. Цепкий, внимательный, колючий. Несмотря на темноту, их тщательно разглядывали. Иман слишком долго тренировал его замечать такие взгляды, и Арлинг знал, что не мог ошибиться. Смотрели со стороны лагеря, возможно, из-под повозки с зерном для скота. И это не была стража, потому что за ними наблюдали уже давно. Регарди понял, что знакомое чувство преследовало его весь вечер, однако он только сейчас обратил на него внимание – непростительная ошибка, которая могла стоить жизни не только ему.

Арлинг осторожно встал и понес Дию к тому месту, где она обычно спала. Он шел рассеянно и даже небрежно, неся девочку на руках и вслушиваясь в каждый звук со стороны телеги с зерном. Но все было тихо, а через какое-то время исчезло и само чувство. Если кто-то и следил за ним, он поспешил скрыться, то ли заподозрив, что его обнаружили, то ли по другой причине.

Вернув Дию на ее привычное место, Арлинг осторожно отправился к подозрительному обозу.

Среди тюков с зерном никого не было. Он тщательно исследовал повозку, обнюхал каждый мешок и уже собирался уходить, когда обнаружил маленький разрез на тюке, стоящем с краю. Кто-то осторожно извлек из мешка пригоршню зерна, просыпав пару зерен на дно телеги. Кто-то без запахов и звуков. Но кому это было нужно? Нарзидов кормили хорошо, а керхи и воины вряд ли бы стали воровать еду для скота. На песке у повозки было много следов, но свежих он не нашел.

Покрутившись вокруг еще какое-то время, Арлинг вернулся в шатер шамана в самом скверном расположении духа.

Предчувствие не обмануло – неприятности начались через три дня на следующем привале.

Он лежал, отвернувшись к стенке палатки, и, как обычно, изображал покорность и равнодушие к происходящему. Между тем, в лагере действительно что-то происходило. В палатке шамана собралось все руководство: Джаль-Баракат, Азатхан, капитан каравана Зорган и еще двое горцев, которых Арлинг не знал. Ругали Сола. За последнюю неделю скончалось еще пять нарзидов – двое от укусов змей, трое от странной слабости. Последних Сол лечил много дней, но, несмотря на старания керхского знахаря, люди умирали. Сначала переставали говорить, потом отказывались от еды и воды, какое-то время ехали в обозе для больных, и в один день просто не просыпались.

У Арлинга были кое-какие догадки на счет их недомогания, но он держал их при себе. Отсутствие воли к жизни – вот, что терзало нарзидов. У таких людей заканчивается желание жить, и им все равно живы они или мертвы, говорил иман. Учитель считал это самой страшной болезнью, которая когда-либо поражала человечество. Раньше Арлинг не верил ему, ведь после смерти Магды он тоже не хотел жить, но сейчас, наблюдая за нарзидами, начинал понимать разницу. Если бы его не увез из дома Абир и не подобрал в Балидете иман, с ним случилось бы то же самое. В один день он просто бы не проснулся. Оставалось разобраться, что было бы лучше. Поскорее встретиться с Магдой или растянуть ожидание встречи с любимой на годы, но впустить в свою жизнь школу, учителя, Сейфуллаха, солукрай и все то, что сделало его другим. У нарзидов ничего этого не было. Пустыня, трудности пути, потеря дома и безликое будущее были похожи на его слепоту. Чтобы вернуться к жизни им был нужен иман, который научил бы их видеть в темноте.

– Ты говорил, что лучше него знахаря нет, – процедил Джаль-Баракат, обливая Сола, Азатхана и присутствующих ледяным взглядом. Арлинг тоже почувствовал его и почти пожалел шамана. За время пути он успел к нему привязаться.

– В том, что их кусают змеи, моей вины нет, – пробурчал шаман. – Пусть стража лучше смотрит. Это ее недогляд.

– Ах недогляд, значит? – возмутился Зорган, который отвечал за охрану лагеря. – А как насчет того, что у тебя не оказалось противоядия от обычной гремучки?

– Куда-то пропали стручки акации, – попробовал оправдаться шаман, – а без них снадобья не сваришь. Небось, твои люди их и стащили, чтобы в курево для остроты добавить.

Арлинга прошиб пот. Когда он вытаскивал акацию из знахарской сумки, то даже не подумал, что растение понадобится кому-то для спасения жизни. Его план все равно не удался. У него оставалось всего два стручка, и если переход продлится дольше двух недель, в Гургаран он приедет, как и задумывал Джаль-Баракат, – безвольной куклой. Арлинг замер, ожидая, когда его накроет волна раскаяния, но сочувствия к погибшим от змеиных укусов людей не последовало. То ли его совесть окончательно умерла где-то в Сикта-Иате, то ли снотворное зелье шамана все такие подействовало на него, уничтожив остатки сострадания.