Она вдруг всхлипнула. Эмери удивился: обычно суровая Домнола была весьма скупа на проявления чувств.

– Господин Адобекк уезжает, – пояснила она. – Уезжает из столицы. Говорит, мол, времена переменились. Желает на покой.

– Рано или поздно такое должно было случиться, – сказал Эмери. Однако он был ошеломлен услышанным.

Меньше всего он ожидал от дяди подобной выходки. Оставить двор? Прекратить интриговать? Отказаться от великолепных дворцовых праздников? Конечно, сейчас тяжелое время, столица погружена в траур – да и положение наследника с каждым днем становится все более двусмысленным. Но рано или поздно беспокойство уляжется, и в столице вновь начнутся фейерверки, торжества, любовные приключения и изящные забавы. Эмери не мог поверить в то, что дядя Адобекк способен добровольно отказаться от всего этого.

– Уезжает в имение, – повторила стряпуха. – Нас оставляет. Меня и Фоллона. Чтобы мы служили вам.

– Ясно, – сказал Эмери. – Мы с братом жуткие люди. Есть о чем проливать слезы. Можете горевать и дальше, добрая хозяйка. Вас ждет ужасная участь.

Домнола поморгала, осознавая услышанное. Потом махнула рукой, словно отказываясь от всякой борьбы:

– Вы понимаете, что я имею в виду, молодой господин, и вам не пронять меня злыми шуточками… Мне нашего хозяина жаль, вот и все. А это чудище он с собой забирает.

Она с досадой плюнула в сторону спящего.

Эмери наклонился, рассматривая незнакомца, а после вскрикнул:

– Не тот ли это рыжий, с крашеными волосами? Где его дядя отыскал и почему привел к себе в дом?

Рыжий, с крашеными волосами, спал и даже не пошевелился: впервые за долгое время он смог уснуть спокойно, не чувствуя сквозь забытье боли в прикованной руке.

А Эмери выпрямился, покачал головой:

– Что еще затевает Адобекк?

– Не нашего с вами ума это дело, – заговорщически произнесла стряпуха. И, оставив овощи, сняла с полки кусок ветчины. – Возьмите, отнесите брату. Я для вас обоих приготовила. Несите же, пока господин Адобекк не вернулся и не забрал для своего урода.

– Спасибо тебе, Домнола, – поблагодарил Эмери. – Хоть для того, чтоб дядиному уроду не досталось, – назло съем!

С ветчиной под мышкой он начал подниматься по лестнице.

Ренье уже поправлялся: затягивалась рана, полученная на турнире, и, к удивлению молодого человека, уже не так саднило сердце при воспоминании об эльфийской королеве.

– Может быть, я бессердечный? – говорил Ренье брату, испытывая нечто вроде раскаяния. – Почему я до сих пор могу есть, пить, даже о женщинах думать опять начал?

– Потому что ты живой, – отвечал Эмери. – Потому что она для тебя стала чудесным воспоминанием. Как Эйле.

– Смерть Эйле изменила Талиессина почти до неузнаваемости, – возразил Ренье. – А ее смерть меня как будто почти и не задела…

– А тебе бы предпочтительнее прозябать остаток дней твоих с незаживающей раной в душе? – осведомился Эмери.

Ренье пожал плечами.

– Мне кажется, так было бы правильнее… – Вот и все, что он тогда сказал.

Появление брата с куском ветчины под мышкой вызвало некоторое оживление в комнате больного. Эмери приготовил закуски, разлил по стаканам вино и, дождавшись, пока Ренье набьет рот, сказал:

– Домнола утверждает, будто дядя намерен оставить столицу.

Ренье продолжал жевать.

– Вся прислуга и дом, очевидно, переходят к нам.

Никакой реакции.

– А на пороге кухни спит без задних ног тот самый рыжий, с крашеными волосами, который убил Эйле…

– Знаю, – с набитым ртом сказал Ренье.

– Откуда?

– Адобекк рассказывал.

– Что он тебе рассказывал?

– Что этот рыжий – его зовут Радихена, кстати, – может быть ему полезен. По-моему, дядя просто пожалел его. Удивительный он, наш дядя Адобекк! – продолжал Ренье задумчиво. – Когда я просил его разыскать и привезти в столицу возлюбленного Эйле, он устроил мне выволочку. Запретил даже упоминать о «пошлых любовных историях поселян» – как-то так он выразился. А сам, жалкий лицемер, принимает участие в судьбе этого парня – и хоть бы бровью повел…

– Вероятно, это потому, что Радихена может быть ему полезен, – сказал Эмери.

– Ты сам в это не веришь, – возразил брат. – Чем ему может быть полезен человек, по горло запутавшийся в чужих интригах? И для чего нашему дяде мог бы пригодиться Радихена? Дабы с его помощью публично обвинить Вейенто в организации покушения? Нет, Эмери, дядя просто увидел в нем нечто вроде возможного ученика. Адобекк, разумеется, будет это отрицать, но я-то уверен! Судя по тем крохам, которые обронила наша хищная птица, Радихена совершенно сломлен своим преступлением. Он рассматривает дядю как своего благодетеля. Следовательно, дядя может вить из него любые веревки. Чем он и займется – в замке бабушки Ронуэн, на покое.

– По-моему, мой младший брат стал циником, – задумчиво произнес Эмери, отбирая у него ветчину и мелко обкусывая ломоть с краю.

Ренье только отмахнулся.

– Ничего подобного. Кстати, почему мы пьем эту кислятину? Вылей в окно, пожалуйста. Только проследи, чтобы внизу непременно кто-нибудь шел.

Он пошарил у себя под кроватью и вытащил запечатанный узкогорлый сосуд.

– Подарок от того славного господина, которому я поддался на турнире, – пояснил Ренье. – С гигантским письмом. «…нимало не имел в намерениях Вас увечить, в чем заверяю… И подкрепляю сим дивным сосудом…» Точнее, сосудами. Я один уже выпил, пока ты занимался дворцовыми интригами и переживал за дядю Адобекка…

– У нас появился еще один друг, – заметил Эмери.

– Хоть какая-то польза от моего ранения… – Ренье вздохнул и поморщился: ему все еще было больно. – Что во дворце? Рассказывай. Умирающему интересно.

– Вейенто с супругой отбыли. Увезли с собой госпожу Даланн.

– Превосходно! – Ренье хлопнул в ладоши.

– Даже странно, что она оказалась такой злодейкой, – продолжал Эмери. – На занятиях у нее было интересно.

– Да брось ты, скука! Теоретическая эстетика… Разве можно красоту разложить по полочкам? Это все равно, что взять красивую женщину, разрезать ее на кусочки и изучать: чего же в ней такого красивого? Кишки вроде бы сизые, в желудке что-то не до конца переваренное…

– Замолчи, – попросил Эмери.

– Ладно, умолкаю. Расскажи про Аббану с Гальеном. Еще один сюрприз. Вот уж никогда бы не подумал, что они способны на подобные дела…

– Я виделся с Талиессином, – помолчав, сказал Эмери. – Точнее, я навещал Уиду. Она действительно выходит замуж. Завтра об этом будет объявлено официально.