– Но я ведь тоже не последний человек в этом деле. В нашем деле! – обиженно подчеркнул Балуев.

– Ты думаешь, мне стоит лишний раз светиться на телевидении? – уже мягче спросил Мишкольц.

– Мы можем тебя не светить. Проведем передачу вдвоем с Анхеликой.

– С кем?

– Это я ее так зову. На самом деле она Лика Артющенко. Известная телеведущая.

– Я не смотрю телевизора.

– Я тоже, и тем не менее…

– Тем не менее где-то ты ее подцепил, – продолжил за него Володя. – Спасу от тебя нет, Балуев! Кого-нибудь да подцепишь!

– Так ты согласен?

– Надо подумать.

– В субботу грех думать!

– Черт с тобой!

– Тогда я звоню.

– Куда?

– Анхелике. Пусть присоединяется к нам.

– Прямо сейчас? Ты с ума сошел!

– Красивая девушка не испортит субботы!

– Главное – не испортить красивую девушку! – ответил изречением на изречение Владимир Евгеньевич.

Этот субботний маневр Геннадий продумал заранее. На неделе ему позвонила Анхелика и сообщила, что их встреча в «Андромахе» не прошла для нее бесследно. Кто-то из людей Поликарпа стал ее шантажировать, грозился доложить мужу о том, в чьей компании она провела последнюю дискотеку. В обмен на молчание шантажист просил ни много ни мало – провести с ним ночь. Балуев посоветовал ей самой рассказать обо всем мужу, не дожидаясь, когда это сделает другой, и подать все на красивом блюде, с ароматным соусом. Представить себя и Балуева как посредников между Мишкольцем и телевидением.

Она так и сделала. Немолодой, но горячих кровей муж отнесся с пониманием. Мишкольца он уважал как бизнесмена. А какой бизнесмен не хочет иметь рекламу на телевидении? А вот человеку, захотевшему переспать с его женой путем шантажа, поклялся лично отвинтить голову!

На телевидении с воодушевлением отнеслись к ее проекту. Такую передачу можно будет продать на Останкино. Полотна «мирискусников» редко увидишь по телевизору. Все складывалось прекрасно. Дело осталось за малым – поставить в известность самого Мишкольца.

Геннадий позвонил ей на работу. Это они тоже обговорили заранее.

– Он согласен, – многозначительно произнес Балуев. – Приезжай прямо сейчас!

– Удобно ли? – засомневалась Анхелика.

– Лучшего случая для знакомства может не быть. Во-первых, Вова под мухой, а во-вторых, суббота! Этим сказано все. Только одно условие – сегодня ни слова о деле!

– А как же…

– О чем хочешь, родная, о музыке, о любви, даже о живописи, но только не о делах! Соблюдай субботу!

Она хихикнула в трубку, поняв, что Гена тоже под хорошей мухой, и радостно крикнула:

– Договорились! Еду!..

Малолитражка «пежо» остановилась на бульваре, куда одним углом выходил пятиэтажный серый дом, нелепый и уродливый, хотя и претенциозный, как, впрочем, все выстроенное в сталинский период.

Перед тем как выйти. Света решила покурить, но ей помешала машина с ее охранниками. Пристроившись в хвост малолитражке, она дважды посигналила.

Светлана Васильевна догадалась, что в этом месте запрещена стоянка, и въехала во двор серого дома, отметив про себя, что благодаря охране избегает многих проблем.

Она оделась по-праздничному. Белый костюм с перламутровым топиком, миниатюрная сумочка, перламутровые туфли на высоких каблуках – все это было куплено в столичном ГУМе еще весной и ни разу не надевалось: не представился случай. Праздничный туалет завершал изумрудный гарнитур, подаренный когда-то боссом Стародубцевым.

Она задержалась у подъезда, чтобы все-таки осуществить задуманное – выкурить свою любимую сигарету с ментолом.

Двор звонко смеялся детскими голосами, переливался изумрудной листвой разных оттенков, источал аромат вишневого варенья, подгоревшего у кого-то на плите, перешептывался старушечьими беззубыми ртами и любовался, бесконечно любовался своей неожиданной гостьей – стройной пышноволосой красавицей неопределенного возраста. У женщин такого типа не бывает возраста, они молоды всегда благодаря то ли особому лоску, то ли прирожденному обаянию.

Но она не видела ничего. Ей было не до восхищенных взглядов мужчин, не до буйного дворового помешательства. Мысли, одна тяжелее другой, осаждали ее.

Вчера вечером из Москвы позвонила мама.

– Я места себе не нахожу! Я его не видела тридцать пять лет, а узнала сразу! Что же теперь будет? Я ведь знаю тебя – ты его в покое не оставишь! Не надо, Све-тушка! Умоляю тебя, не надо! Это ужасный человек! Ужасный! Поклянись, что ничего не будешь предпринимать! Иначе я с ума сойду!

– Не волнуйся, мама, – попробовала Светлана успокоить мать, – я не стану мараться.

Татьяна Витальевна не верила дочери, но что она могла сделать?

Продлить визу? Остаться навсегда, зачеркнув ради Светки свое маленькое счастье на побережье Тихого океана?

– Не волнуйся, – повторила на прощание Света. – Я к тебе скоро приеду погостить. Обязательно приеду!

"Дожила, Светочка, до таких лет, а врешь маме напропалую! – подтрунивала она над собой. – Приедешь ты погостить, как же! Ох уж эти планы!

Строишь их всю жизнь, обманывая себя и других, а судьба преподносит такие сюрпризы, что от планов ничего не остается. Зато появляются новые!" Затоптала перламутровой туфелькой окурок и вошла в подъезд.

Однажды она уже была здесь, на квартире Мишкольца, правда, хозяин отсутствовал. Света и не поняла тогда, куда попала. Она пришла к Кристине Поляковой по срочному делу. И кто бы мог подумать, что эта Кристина, девочка, к которой она когда-то ревновала мужа, окажется неофициальной женой Мишкольца?

Все в этом мире нелепо и связано одно с другим – поди разберись!

С самим Володей ей никогда не доводилось общаться, но благодаря Балуеву они много знали друг о друге, были заочно знакомы.

Поднимаясь в лифте на четвертый этаж, она сказала себе: "Сейчас или никогда! – и зачем-то перевела на французский:

– Maintenant ou jamais". Ей показалось, что так звучит надежней…

Балуев не успел вернуться в комнату, где они пировали с Володей, как в дверь позвонили.

– Твоя Анхелика стремительна, как метеор! – удивился Мишкольц. – У нее личный самолет? Или она живет в квартире напротив?

Геннадий в ответ только развел руками и пошел открывать.

– Посмотри в глазок! – предупредил осторожный хозяин. – Мало ли кто здесь шатается по субботам!

Балуев посмотрел в глазок и чуть не закричал от восторга. Все эти дни он мечтал ее увидеть хотя бы издалека, но приказывал себе выбросить из головы, вычеркнуть из памяти.