желание Н. Познанского скрыть и предать забвению известные обстоятельства, а с другой – обнаружение их по собственному почину?! Очевидно, что история с рубашкой такая же неудачная выдумка, как и откровенность подсудимой о своей любовной связи с человеком, физически неспособным для подобной связи, вследствие известного органического порока…

Возвращаясь засим к общим свидетельским показаниям по тому же обвинению, сущность которых приведена выше, я полагаю, что для правильной их оценки вы, не забывая описанного уже мной личного характера подсудимой, должны непременно задаться вопросом, чем была Маргарита Жюжан в семействе Познанских, и тогда все выходки подсудимой, упоминаемые свидетелями, которые производили на них впечатление, приобретут в ваших глазах совершенно иной характер и значение.

В августе 1873 года Маргарита Жюжан поступила в качестве гувернантки к детям Познанских, из которых покойному Николаю было около 12 лет. В течение пяти лет, до самой смерти Николая, Жюжан ежедневно посещала Познанских, преимущественно вечером, так как утром занята была уроками, которые давала в других частных домах. Из объяснений, данных обвиняемой на суде и подтвержденных действительным статским советником Мягковым. М. Жюжан, обласканная семейством Познанских, считала его почти родным для себя. Внимание подсудимой, как наставницы, особенно было обращено на старшего сына полковника Познанското, Николая, как на мальчика, который, по ее словам, держал себя как-то отдельно в семействе и лишен был родительской ласки и заботливости. Он рос и развивался под влиянием своего собственного нравственного мира, без всякого направления, без всякой посторонней помощи. Чтобы расположить к себе полудикого, скрытного и ленивого к учебным занятиям Николая, подсудимая старалась прежде всего приобрести его расположение и доверие. И вот, с этой целью М. Жюжая посвящает своему питомцу большую часть свободного времени. Она изучает его, узнает предметы, его интересующие, и замечает в нем особенную любовь и пристрастие к рассказам о подвигах великих богатырей. Обещанием подобных рассказов по окончании уроков она заставляла Николая быть прилежнее к учебным занятиям и затем проводила с ним в беседе о героях остальную часть вечера. Спустя год или два, когда исчерпан был весь запас богатырского эпоса, которым Жюжан располагала, она передала ему историю и своей разбитой жизни, причем пылкая душа мальчика отнеслась с полным негодованием против виновника ее несчастья и с сердечным сочувствием к ее положению, обещаясь отомстить за нее и заменить ей брата. Экзальтированной Жюжан такая простая детская выходка показалась проявлением неограниченной к ней привязанности мальчика, которого она еще более полюбила. С этого времени она принимает участие во всех его играх, разделяет его горе и радости, с заботливостью чисто материнской наблюдает за каждым его шагом и действием, следит за состоянием его здоровья. И достаточно простого недомогания, чтобы обвиняемая, преувеличивая самую болезнь, требовала для него немедленной медицинской помощи. Не желая, чтобы покойный Николай тяготился ее присутствием, и в то же время не доверяя его товарищам, которые, по ее мнению, могли его испортить, Жюжан одинаково была любезна и с ними, позволяя при себе шутить, говорить разные глупости, в которых и сама принимала участие; словом – проделывала все то, что, по своему убеждению, должна была делать, чтобы сохранить влияние на Николая, и что ныне свидетелями и представителем обвинения поставлено ей в, улику с целью доказать любовную связь. Но если, присяжные заседатели, по одним внешним признакам нельзя еще судить о самых обыкновенных взаимных отношениях людей, вроде расположения и дружбы, то еще менее представляется возможным по таким признакам доказать существование более интимных отношений между людьми, какова любовная связь, которую я положительно отрицаю в данном случае…

И в самом деле, если смотреть на все действия Жюжан, о которых говорят свидетели, как на проявление одной только страстной любви к покойному, то, спрашивается, как же согласовать подобные действия подсудимой с теми личными ее свойствами, какие приписываются ей обвинительной речью, представляющей Жюжан женщиной умной, хитрой, обдумывающей каждый свой шаг?! Но разве умная и тактичная женщина обнаружила бы страстное влечение, да еще в присутствии не только близких, но даже посторонних лиц?! Разве Маргарита Жюжан, желая расточать свои ласки покойному, как любовнику, не нашла бы возможным сделать это у себя на квартире, так как жила отдельно, или где-нибудь в нейтральном месте?

Вот почему те ласки, которые расточала обвиняемая публично Николаю Познанскому, скорее говорят в пользу отношений ее к покойному, как матери, даже как сестры, но не как любовницы.

Таковы, присяжные заседатели, доказательства, приводимые товарищем прокурора в подтверждение обвинения подсудимой в развращении и в любовной связи с покойным Н. Познанским. Упомянутые доказательства, по мнению моему, настолько слабы, что ссылка, на них равносильна просьбе поверить на слово и притом в деле, в котором идет речь о гражданской жизни или смерти подсудимой… Но я полагаю, милостивые государи, что для правосудия одинаково дорого как наказание виновного, так равно и спасение напрасно обвиняемого, и прежде чем опозорить прежде чем обесчестить и уничтожить подсудимую, суд совести требует от обвинителя не слов, не личных впечатлений, возбуждающих одно только пустое подозрение, а неопровержимых доказательств!

Итак, любовной связи подсудимой с покойным в смысле половых сношений не могло быть и не было. Но мне возразят, что проявление ревности бывает и во имя одного платонического чувства, которое подсудимая питала к Николаю Познанскому.

Допустим на время и это предположение; но спрашиваем обвинительную власть: какие же поводы были к ревности, чем это чувство питалось со стороны сорокалетней женщины к пятнадцатилетнему юноше? Полковник Познанский говорит, что, благодаря принятым мерам, Николай постепенно охладевал к Маргарите Жюжан и стал ухаживать за другими девицами его возраста и преимущественно за одной, фамилия которой весьма часто повторялась здесь, на суде, по поводу перехваченной переписки. Другой свидетель, студент Алексей Познанский, говорит, что сам Николай, видимо, тяготился пребыванием М. Жюжан в доме; но свидетель сознается при этом, что такое заключение свое основывает только на личных наблюдениях, так как покойный не был с ним откровенен.

Таким образом, полковник Познанский основывал возможность ревности подсудимой на том, что она перехватывала из рук дочери его переписку с известной особой; но тогда, значит, Маргарите Жюжан было известно и письмо той же особы от 18 марта, в котором она просит покойного прекратить свои бесполезные ухаживания; следовательно, ввиду подобного ответа, уничтожался единственный и последний повод дли мнимой ревности? Между тем означенное обвинение энергически поддерживается товарищем прокурора, который старается сорвать маску с подсудимой и доказать ту, поистине адскую настойчивость, с какой, будто бы Маргарита Жюжан во что бы то ни стало задумала уничтожить несчастного мальчика.