– Пап, прости меня, пожалуйста…

Мэддокс выпрямился, стараясь сдержать эмоции.

– Ты ничего плохого не сделала, Джинн. Все будет хорошо.

– Спасибо, что пришел, – прошептала она. – За то, что спас меня. Он… он заставил меня позвонить тебе. Он заманивал тебя, а я… знала, что он хочет тебя убить, и все равно позвонила. Я не знала, как еще поступить, и…

– Тс-с-с… – Он отвел волосы с лица дочери там, где хирурги наложили швы. Увидев ее в воде, Мэддокс решил, что это вырезанное распятие, и предположил худшее. – Ты все правильно сделала, Джинн. Он теперь мертв.

– А как Энджи?

– Еще спит. – Мэддокс заглядывал в палату напарницы уже раз двадцать. – Она поправится.

– Она нас спасла. Убила его.

– Да. Больше он никого никогда не тронет. – Поколебавшись, Мэддокс добавил: – Там твоя мама пришла, ждет в коридоре. Привести ее сюда?

– Питер тоже пришел?

– Не знаю.

Дочь посмотрела ему в глаза:

– Пап, прости, что я тебе тогда наговорила.

– Я понимаю.

– У нас с тобой все наладится, пап, я обещаю.

– Я знаю, Джинн, знаю. Все наладится.

– Я тебя люблю.

Уже не сдерживаясь, Мэддокс отозвался прерывающимся голосом:

– Я тоже тебя люблю, детка. Я тебя всегда защищу и поддержу.

На синих, как у отца, глазах Джинни выступили слезы. Она стиснула губы и кивнула, сжав его руку.

╬

Мэддокса в палате не оказалось. Койка пуста, одеяло отброшено.

При виде пустой кровати сердце Энджи сжалось от тревоги. Ей нужно убедиться своими глазами, коснуться Мэддокса, чтобы поверить, что он жив. Своеволие ей дорого встанет: Паллорино нарушила прямой приказ, отправившись за ним в одиночку, но она не задумываясь поступила бы так еще раз, доведись ей снова решать. Без этого и Мэддокс, и Джинни были бы мертвы.

– Я так думаю, он у Джинни, – сообщил Хольгерсен.

– Где ее палата? На этом этаже?

– Ага.

– Поехали.

– Слушай, вряд ли это стоит делать…

– Иисусе, Хольгерсен, вези кресло, и все! У меня рука не слушается, иначе я бы сама добралась.

– Ух, как я рад, что ты ничуть не изменилась, Паллорино! – Хольгерсен схватился за ручки кресла и развернул к двери. – Старуха из тебя будет невыносимая!

От острого чувства вины в горле возник ком, когда Энджи подумала о матери. Но одновременно пришли обида и ощущение огромного предательства. Перед ней теперь долгая дорога, и как по ней идти, Энджи еще не думала.

Они подъехали к палате Джинни. Через окошко в двери было видно, что Мэддокс, тоже в спортивном костюме, стоит у кровати дочери. А рядом с ним женщина – стройная, высокая блондинка.

– Подожди, – велела Энджи Хольгерсену. – Стой.

Она рассматривала женщину – прекрасно одетая, в сшитых на заказ брюках и жакете кораллового цвета. Безупречное каре до плеч. Вот она повернула голову – очень красивый классический профиль. Лет, пожалуй, сорок с небольшим.

– Кто это? – спросила Энджи.

– Миссис Мэддокс.

Паллорино медленно сглотнула.

– А как ее зовут?

– Сабрина.

Через стекло Энджи смотрела на маленькую семью. Дочь, с темными волосами, разметанными по подушке, и родители, взволнованные судьбой своего ребенка, объединившиеся перед лицом трагедии. Сабрина Мэддокс положила ладонь на плечо Мэддоксу. Он повернулся и поглядел на нее сверху вниз. Его жена – пока еще отнюдь не бывшая – подняла руку и мягко вытерла ему глаза, а потом привстала на цыпочки и поцеловала в щеку.

Желудок Энджи перевернулся, вызвав новую волну тошноты. Она вцепилась в подлокотники кресла.

– Поехали, – сказала она Хольгерсену. – Поехали отсюда.

– Ты точно хо…

– Черт, я сказала – поехали! Немедленно. И побыстрее.

– Ну, Паллорино, ты даешь! – ворчал Хольгерсен, быстро катя ее по коридору.

– Останови здесь. Пододвинь меня сюда, к этим стульям, к окну.

Он послушно ввез ее в маленькую нишу.

Сердце Энджи бешено стучало. Она ненавидела свое тело за такую реакцию.

– Ты мог и предупредить, что там его жена!

– Я же тебе сказал – это не лучшая идея…

Энджи хотела встать, но дурнота заставила ее опуститься обратно. Дыхание стало частым и неглубоким.

– Паллорино, ты это, ты посиди, вот что. Дыши.

Энджи закрыла глаза и снова попыталась припомнить, что было перед тем, как она застрелила Спенсера Аддамса. Ей вспомнились эстакада, туман, выстрелы. Как она перебралась на другую сторону. Как шла за ним по следу через заросшие лесом горы. Сердце замерло: маленькая девочка! Ей снова явился призрак ребенка.

От страха кровь стыла в жилах.

Она побежала за девочкой, а потом – мрак. Провал.

У Хольгерсена зазвонил телефон. Энджи смотрела в окно, где крошечные снежинки танцевали на фоне серого неба. Необычная зима, подумалось ей.

– Да, очнулась, – говорил в трубку Хольгерсен. – Хорошо. – Он подал ей телефон: – Веддер хочет с тобой поговорить.

– Служебное расследование?

Хольгерсен кивнул.

– Он, то есть управление прислало тебя следить за мной и доложить им, когда я приду в себя?

– Паллорино, да ты что!..

– Не лги мне, Хольгерсен.

Он провел длинными пальцами по тускло-каштановым волосам.

– Ладно. Они все равно выделили пост в твою палату. Собирались прислать дежурить патрульного, но я вызвался сам… Бери уже чертов телефон!

Она прижала мобильный к уху, вздрогнув от холода экрана.

Веддер задал полагающиеся вопросы о ее самочувствии, произнес то, что полагается произносить в подобных случаях, а между делом сообщил, что он будет курировать совместную работу отдела независимых расследований и управления столичной полиции по этому происшествию и что Энджи нужно будет поговорить со следователями, как только она немного оправится.

– Поняла, сэр, – спокойно сказала она. – Я буду в управлении завтра. Да, я уверена, завтра я уже выйду на работу.

Нажав отбой, она вернула мобильный Хольгерсену.

Второй серьезный инцидент за полгода. И главное, она совершенно не помнит, как стреляла. Да, она по уши в дерьме.

– Любой из нас поступил бы так же, – сказал Хольгерсен, забирая телефон. – Расстрелял бы его к чертям собачьим.

– Значит, я его нарочно убила?!