– Ну и что, Билл, ты собираешься с этим делать? А оборонное ведомство Ямайки, кстати, в курсе, что эти снимки у тебя есть?

– Теперь, наверное, в курсе. Не берусь утверждать, что это не они сами организовали утечку.

– Да неужто? А какой вообще был ход у этого дела?

– А у твоего какой?

– А? Не, брат, сначала ты. Безусловно, было официальное заявление. Уже примерно с год назад.

– Заявление? Солдаты заявлений не делают. А вот твой друг майор…

– Он мне не друг, кореш.

– Это ты скажи кому-нибудь из ганменов. В общем, тот майор никаких заявлений не делал, но сказал, что некая бандгруппа пыталась напасть на контингент офицеров, отрабатывавших практику на стрельбище в Грин-Бэй. Не исключено, что ганмены посчитали: поскольку речь идет о стрельбище, то где-то там есть стволы.

– А кто говорит, что это вообще были ганмены?

– Все они были из Западного Кингстона.

– Это его реплика или твоя?

– Ха-ха. Ты, я вижу, ушлый… В общем, он сказал, что они заявились на режимный объект средь бела дня как, язви их, ковбои. Армейцам не оставалось ничего иного, как ответить на огонь.

– Для ответного огня необходимо, чтобы в тебя обязательно стреляли?

– В смысле?

– Да это я так, стреляю по воробушкам… Значит, эти ребята атаковали в полдень, так? Он сказал, в полдень?

– И?..

– Ха. Но…

Не догоняю я таких уловок. Вся эта хрень расстелена передо мной напоказ, как толстая стриптизерша. Может, Билл считает меня за недоумка или ведет себя на манер ямайских политиканов, уличенных с поличным: ничего не вижу, ничего не слышу. Майор в своем заявлении утверждает, что банда напала на солдат в полдень и те открыли ответный огонь. Но вот я смотрю на снимок – вернее, пролегающие на нем тени – и вижу, что каждая из них сильно вытянута. А длинных теней, как известно, в полдень не бывает. Так что вся эта хрень произошла утром – любой полуслепой, полутупой, тормозной старый хрыч скажет то же самое. А я все смотрю, смотрю на снимки долго и пытливо. Билл уже явно обратил на это внимание; заметил он и то, что я оборвал свой вопрос на половине. У ямайцев есть свойство удерживать на тебе взгляд после того, как им становится ясно: этот белый паренек врубается быстро. И глаз они при этом не отводят: проверяют, с какого момента ты все уже понял, а они, получается, болтают тебе лишнего. То, чем ямайцы до сих пор обоснованно гордятся, так это своим талантом сохранять бдительность, ни о чем не проговариваясь. Не выдавать ровным счетом ничего, пусть им даже не терпится надуть тебя прямо сейчас, сию же минуту.

Ладно. Только как в мои мысли вкралась Аиша? Может, потому что я в постели… Причем не один. На краю сбоку все сидит тот хер. Жаль, что я перед сном снял часы. Братан, ты можешь уже что-нибудь слямзить и свалить? Какой дурак посреди ограбления устраивает себе передышку? Бог ты мой, ну прошу тебя, не сиди, ну пожалуйста. Но он все равно сидит, причем у меня на ноге. Костлявая задница этого перца прямо у меня на ступне. Блин, он поворачивается. Теперь темно. Темно-красная пелена перед глазами: я сожмурил веки. Открывай, медленно… а ну стой, идиот гребаный. Ты хочешь видеть, как он тебя по-быстрому пристрелит? Может, будет лучше, если он меня продырявит прямо посреди фразы. Если умереть, так лучше, наверное, с какой-нибудь умной мыслью. Это та часть, где мне надо задуматься о небесах и о всякой такой хрени? Моя мама-лютеранка была бы довольна. Интересно, он думает, я сплю? А где вторая подушка? Он собирается укрыть ею мою голову и шмальнуть? О, какой же я трус. Какой поганый, мерзкий трус. Черт возьми. Да открой же ты, драть тебя, глаза. Он смотрит, но не на тебя. А все так же на пол. Говнюк долбаный, мазафакер, на что ты там пялишься? Какое-нибудь пятно на ковре в форме Иисуса? Я думал, такие пятна бывают только на потолках. Или на ковре пятна спущёнки от гнусных ёбарей, спавших в этом номере до меня? Остается надеяться, что простыни здесь предварительно простирнули. Насчет отеля в стороне от Хафуэй-Три-роуд гарантировать ничего нельзя. Если пройти два квартала вниз, повернуть налево к Челси и подойти к самому повороту, то там будет отель «Челси», а в его окне объявление, что двоим взрослым номера категорически не сдаются. Ну а если ты педофил, то, получается, милости просим? Хорош городишко, ничего не скажешь. Не знаю, почему я об этом думаю; не знаю, отчего мне вдруг мучительно захотелось, чтобы простыни здесь оказались хорошо выстираны. Тщательно простираны в прачечной. Да, именно простираны – вот оно, нужное слово. Да уходи ты уже, гребаный мазафакер. По крайней мере, я не буду вспоминать, каким трусом себя выказал, лежа здесь на кровати в надежде, что не наделаю в трусы и что моя левая ступня перестанет дрожать. А может, я ее просто отлежал (как мне теперь, в случае чего, рвануться в ванную?). Ох и нога у мене… («У мене», – получается, я теперь тревожусь на ямайском). Брат, а может, ты обыкновенный извращенец? Ну так подержись за мои яйца и уматывай.

В общем, расстрел семьдесят восьмого в Грин-Бэй приводит к рождению мирного договора. Но не проходит и года, как стрельба полиции в даунтауне уже заставляет народ судачить, как бы она не стала его концом. Обычно, когда ганмены занимают нейтральную позицию, на авансцену с оружием мгновенно выскакивают полиция с армией и заваруха подчас начинается в собственном стане ганменов. Такое произошло сколько-то лет назад с парой громил от ННП (по словам Жреца) и могло случиться с тем парнем, о котором я пытался расспросить Папу Ло. Эту встречу устроил Жрец, хотя одному Богу известно, что там обо мне подумали, ведь из-за своего знакомства со Жрецом я, видимо, смотрелся лузером. Я даже не мог прояснить подоплеку того убийства, так как Жрец мне рассказал: одним из условий мирного договора было то, что никто никого не сдает полиции.

Когда же я поднял эту тему перед министром, тот, черт возьми, рассмеялся. А когда хотел поставить магнитофон на запись, он сказал: «Не для протокола» (наверное, подслушал на той неделе у какого-нибудь козла в кино), а затем повторил то, что уже говорил для прессы – что эти люди будут отлавливаться, как собаки. Обычно ловят, а не ловятся, как раз те самые собаки, но уж у кого какие аналогии. Кто что найдет. Ему хватило сметки разглядеть, что мне палец в рот не клади, а потому это все, что я записал в том интервью. Министр в целом оказался куском дерьма с пушисто-ворсистой шевелюрой, зачесанной назад так, что распрямилась.

Изъясняюсь я, должно быть, путано. Важной частью того мирного договора, по словам Жреца, было: никто больше не выдает имен таким людям, как этот министр. Но вот образовался труп ганмена – извините, политического активиста, – и по запаху криминальной слежки стало ясно, что своими силами обнаружить такого человека Вавилон не смог бы. Ямайская полиция, пожалуй, не нашла бы даже билборда в человеческий рост, на котором голая телка, расставив ноги, расшеперивает себе пальцами манду, а под мандой надпись: «Вавилон, ищи здесь». Даже если б этот билборд стоял на центральной площади. Вернее, нашла бы только после того, как ей конкретно указали, куда смотреть. Как и Жрец, этот человек проскользнул на территорию и ЛПЯ, и ННП. Но в отличие от Жреца он имел реальное влияние, будучи у Папы Ло вторым или третьим по значимости. А это кое-что, не правда ли? То, что Кингстон дошел до точки, где столь высокопоставленный персонаж может выпивать с людьми, чьих друзей он же и порешил. Когда общаешься с Биллом Билсоном, Джоном Хирном, да и вообще с любым журналистом или светлокожим интеллектуалом, живущим выше Кроссроудс, то все они пытаются изыскать новые способы расспросить, как долго тот договор проживет, пусть даже из праздного любопытства. Этот громкий вздох и кивок головы выказывают мое раздражение, хотя на самом деле это свидетельство, что нам даже это по барабану. Почему я так озабочен этим гребаным мирным договором? Он ведь, по сути, и документом-то не является. При всем при том, что обсуждать его Папа Ло и Шотта Шериф летали в Лондон и встречались там с Певцом. Все это не из разряда громких новостей, но то, как на протяжении всего одного года нечто обнадеживающее становится безнадежным, ввергает в растерянность.