как раз возвратилась со своих вечерних кур «сов и сразу же легла спать.

— Ты никогда не научишься играть в шахматы, — посетовал Колльберг.

— Видимо, для этого необходим особый дар, — удрученно ответил Мартин Бек.

Колльберг сменил тему:

— Сегодня вечером на Страндвеген черт знает что делается.

— Возможно. Чего они хотят?

— Вручить письмо послу, — сказал Колльберг. — Только вручить письмо. Почему они не пошлют его почтой?

— Тогда бы это не привлекло такого внимания. Мартин Бек надел шляпу и плащ и направился к двери. Колльберг быстро поднялся.

— Я тебя провожу, — сказал он.

— Зачем тебе выходить на улицу?

— Да немного погуляю.

Мартин Бек и Колльберг были полицейскими, работали в государственной комиссии по расследованию убийств. Временно они не имели каких-либо срочных дел и могли более или менее спокойно отдыхать.

В городе не было видно ни единого стража порядка. Около центрального вокзала какая-то пожилая женщина напрасно ждала, что подойдет полицейский, отдаст честь и, улыбаясь, переведет ее через улицу. Какой-то тип, собиравшийся разбить кирпичом витрину, мог не бояться, что вой сирены полицейской машины прервет его работу.

Полиция была занята.

Неделю назад шеф государственной полиции в официальной речи заявил, что его подчиненным придется пренебречь многими своими обычными обязанностями, так как необходимо защищать американское посольство от действий тех, кому не нравится война во Вьетнаме.

Первому помощнику комиссара полиции Леннарту Колльбергу также не нравилась война во Вьетнаме, зато он любил шататься по городу в дождь.

В одиннадцать часов демонстрация, можно сказать, закончилась, но дождь не перестал лить.

Почти в ту же самую минуту в Стокгольме произошла одна попытка убийства и восемь убийств.

II

«Дождь, — уныло думал он, смотря в окно автобуса, — ноябрьская темнота и дождь, холодный и густой. Вестник близкой зимы. Скоро пойдет снег».

Именно теперь в городе не было ничего привлекательного. Неприветливый бульвар, плохо спланированный. Он никуда не ведет, а просто остался грустным воспоминанием, что когда-то давно началось с большим размахом расширение города, но не закончилось. Здесь не было освещенных витрин и прохожих на тротуарах.

Он так долго шатался по улицам в дождь, что вымок насквозь, и теперь чувствовал, как холодная вода стекала по затылку и шее, увы, даже между лопатками. Расстегнул две верхние пуговицы плаща, засунул правую руку в карман куртки, легонько коснулся пистолета, на ощупь тоже холодного и влажного.

От этого прикосновения мужчина в темно-синем поплиновом плаще помимо воли вздрогнул и попробовал думать о чем-то другом. Например, о гостиничной террасе в Андрайче, где он пять месяцев назад проводил отпуск. О тяжелом неподвижном зное, о ярком солнце над набережной и рыбачьими челнами и о бездонном голубом небе над цепью гор на той стороне залива.

Потом он подумал, что, наверное, в это время года там тоже идет дождь и что в домах нет парового отопления, только камины.

И что он уже не на той улице, по которой проезжал недавно, и что скоро ему вновь придется выйти на дождь.

Он услыхал за спиной шаги и догадался, что по лестнице спускается тот человек, который сел еще в центре перед магазином Олена на Кларабергсгатан, за двенадцать остановок отсюда.

«Дождь, — подумал он. — Не люблю дождя. Интересно, когда меня повысят? Наконец, почему я здесь болтаюсь, почему не лежу дома около…»

И это было последнее, о чем он подумал.

Автобус был красный, двухэтажный, с кремовым верхом и серой лакированной крышей. Как раз в этот вечер он курсировал сорок седьмым маршрутом в Стокгольме от Бельмансру в Юргордене до Карлберга и обратно. Теперь он ехал на северо-запад и приближался к конечной остановке вблизи Норра Сташунсгатан, что находилась всего в нескольких метрах от границы, которая разделяла Стокгольм и Сольну.

Сольна, предместье Стокгольма, является отдельной коммунально-административной единицей, хотя граница между обоими городами существует только в виде ломаной линии на карте.

Фары автобуса были включены. Среди безлистных деревьев на безлюдной Карлбергсвеген он со своими запотевшими окнами казался теплым и уютным. Потом автобус свернул направо на Норрбаккагатан, и звук мотора притих на длинном уклоне к Норра Сташунсгатан. Струи дождя хлестали по крыше и по стеклам, а колеса, которые тяжело и неумолимо катились вниз, вздымали целые каскады воды.

Конец улицы был также концом уклона. Автобус должен был повернуть под углом в тридцать градусов на Норра Сташунсгатан, а потом проехать еще триста метров до конечной остановки.

На повороте автобус как бы остановился на мгновение, потом покатился через улицу, выехал на тротуар и врезался в проволочное ограждение, которым отделялся пустой двор какого-то склада на Норра Сташунсгатан.

Там он остановился.

Мотор затих, но фары и освещение внутри не потухли. Запотевшие стекла продолжали уютно блестеть среди темноты и холода.

Было три минуты двенадцатого ночи тринадцатого ноября 1967 года.

В Стокгольме.

III

Кристианссон и Квант патрулировали на радиофицированной машине в Сольне.

На протяжении своей достаточно однообразной службы они задерживали сотни пьяных и много воров.

В этот вечер им ничего не попадалось, только перепало по кружке пива, о чем, наверное, не следовало вспоминать, поскольку это противоречило порядку.

Кристианссон и Квант были похожи друг на друга и осанкой и видом. Рост метр восемьдесят шесть сантиметров, светловолосые, широкоплечие и голубоглазые. Зато они очень различались темпераментом и имели совершенно разные взгляды по многим вопросам.

Квант был неподкупен. Он никогда не бросал не доведенными до конца тех дел, которые намечал, но, с другой стороны, он, как никто другой, умел намечать их как можно-меньше.

В угрюмом молчании он медленно тронулся через колонию домиков, мимо железнодорожного музея, бактериологической лаборатории, института для слепых, а далее, петляя, он вел машину через весь большой район высших учебных заведений с их чистенькими корпусами, пока наконец мимо здания железнодорожного управления не выехал на Томтебудавеген.

Это была мастерски отработанная трасса, которая вела кварталами, где почти определенно никого нельзя было встретить. За всю дорогу им не попалась ни одна машина, и они увидели только два живых существа — кота, а через некоторое время еще одного.

Проехав до конца Томтебудавеген, Квант остановил машину за несколько метров от границы Стокгольма, не выключая мотора, и начал думать, куда податься далее.

«Интересно, хватит ли у тебя нахальства возвратиться тем же самым путем?» — подумал Кристианссон, но вслух сказал:

— Ты не дашь мне взаймы десятку?

Квант качнул головой, вытащил кошелек из внутреннего кармана и, даже не взглянув на Кристианссона, дал ему десятку. И тотчас же решил, что ему делать. Если он пересечет границу города и проедет пятьсот метров по