знала, да даже если бы и знала, вероятность, что её наняли бы в местные учреждения, была практически равна нулю. Мирей теперь понимала, что японцы – это невероятно замкнутое общество со своими непостижимыми законами и понятиями. Впрочем, она не была уверена, что ей так уж хочется их постигать. Она пыталась поделиться своей неудовлетворенностью жизнью с Жан-Клодом, но он отказывался понимать, чего ей не хватает. Работа не нравится? Денег мало? Значит надо искать что-то другое, а в остальном… Здесь классно! Космополитическое, беззаботное, безответственное общество экспатов его самого вполне устраивало. Сейчас они жили в Японии, а через несколько лет могли уехать в Индию… И так всю жизнь. Чем плохо? Да, не плохо, просто Мирей испытывала какую-то безотчётную тревогу, причина которой была ей самой не совсем понятна. Не было человека, кто мог бы её хотя бы выслушать. Одно ей стало ясно: из кафе ей пора увольняться, а из французского квартала Кагуразака уезжать. Вот только куда? Оказывается, Жан-Клод искал для неё работу. Недавно кто-то принёс ему газету с объявлением о найме на работу на американскую военную базу на Окинаве. Нужны сотрудники вольнонаёмные… Знает ли Мирей английский? Мирей решила ехать на собеседование в Йокосуку, недалеко от Токио, в штаб американских вооруженных сил. Да, работа есть, если мисс Розентал согласна на все условия: скромная зарплата, пользование услугами медсанчасти на территории базы, строгое соблюдение всех дисциплинарных моментов… Шёл долгий перечень того, что запрещается, а главное: мисс Розентал должна понимать, что она не является американской военнослужащей или членом семьи американского военнослужащего, и, следовательно, «не может быть изъята из-под действия японских законов». Мирей, которой резало ухо твёрдое американское произношение конечного «л» в её фамилии, всё прослушала, тем более, что это произношение делало объяснения довольно непонятными. Мирей подписывала какие-то бумаги, в том числе о неразглашении, ходила на медосмотр, получала «подъёмные» деньги для проезда на остров Окинава, на базу морских пехотинцев Кэмп Зукеран. Тут уж Мирей повезло – так повезло: узнав, что французский её родной язык, Мирей назначили преподавать французский в среднюю школу Кубасаки, два небольших класса по пять человек, работа лёгкая, ученики дисциплинированные. Вокруг цивилизация: небольшие городки и деревни, вполне японские, но в центре здание Генштаба американских ВВС. Есть столовые, рестораны, каток, клуб, кинотеатр, прекрасная больница… Идеальное место: с одной стороны – это Япония, с другой – Америка! Ну да, теперь Мирей жила в военном городке, среди невысоких некрасивых белых зданий, но зато всё было под рукой, удобно. По городку ходили военные, такого количества рослых, хорошо сложенных мужчин, Мирей никогда раньше не видела. Как же они отличались от расслабленных длинноволосых парижских хиппи: подтянутые, спокойные, улыбчивые! Когда они встречали Мирей в магазинах или кафе, они старались ей понравиться: странная смесь развязности, неловкой учтивости, скованности, молодого сексуального голода и робкой надежды заполучить эту маленькую европейскую девочку. Мирей улыбалась, прекрасно видя, что если она только захочет, любой из этих крупных наивных парней будет с ней.

Настроение у неё с каждым днём улучшалось, потому что теперь у неё появились мечты и надежды. Она молодая, симпатичная, живёт на свои деньги, вокруг неё много мужчин. Как же она правильно сделала, что уехала от бабушки с дедушкой! Какая у неё с ними была бы тухлая жизнь! А здесь нет ни дедушкиных нотаций, ни бабушкиных вздохов, здесь она что хочет, то и делает. Она уехала, не побоялась, а другие боятся и мучаются в своей буржуазной семье, как в тюрьме. Так им и надо!

Тот тёплый сентябрьский вечер Мирей почти не запомнила. Они с учителем математики, тридцатилетним Сандерсом пошли в клуб. Мирей было почти 22 года, но чтобы ей подали крепкие напитки, ей следовало показывать удостоверение личности. Во Франции это было бы смешно, но здесь была Америка. Мирей пошла в клуб, чтобы выпить на законных основаниях. Сандерс не был её молодым человеком, они просто вместе работали. Мирей танцевала с разными парнями, знаки на погонах она не различала, да ей их воинское звание было не слишком интересно. Сандерс танцевал с какой-то молодой американкой, потом он подошёл к их столику и тихо сказал Мирей, что он с девушкой уходит, чтобы она «не увлекалась». «Ладно, давай, хорошего вечера», – пожелала ему Мирей и сразу почувствовала кураж. Теперь уж никто не подумает, что она здесь с парнем, хорошо, что Сандерс ушёл. Ей казалось, что то, что она выпила, совершенно пока не подействовало, надо ещё. Она опять танцевала, ноги её делались всё более ватными, и цепкие мужские руки держали её всё крепче. Она пересела за чужой столик, много смеялась, кто-то обнимал её за талию и снова вёл танцевать. Кажется, больше всего она танцевала с чёрным высоким парнем. «Ох, видела бы меня бабушка! Негр меня обнимает, а я к нему прижимаюсь…» У парня были сильные большие руки и твёрдое тело, её голова едва доставала ему до плеча. Кажется, они ещё что-то пили. Парень вроде её останавливал, говорил «No, baby, you had enough», да разве Мирей его слушала? Да кто он такой, чтобы ей не разрешать! Бабушка её? Что значит хватит, она сама знает, когда ей хватит. Шатаясь она пошла в дамскую комнату, долго сидела, свесив голову, на унитазе, не в силах подняться, потом её вырвало в раковину. Мирей пыталась пропустить воду, но раковина засорилась её рвотой. Она вымыла лицо холодной водой и долго бессильно стояла, опершись об умывальник, боясь отойти. Когда она вышла наружу, забыв вытереть лицо, то заметила, что её кофта измазана блевотиной. Мирей попыталась вернуться в туалет, чтобы замыть дурно пахнущие пятна, но её зашатало, она неловко упала на спину в коридоре, где мимо над ней шли люди. На минуту она потеряла сознание и когда открыла глаза, то сразу увидела, что лежит на холодном линолеуме, вокруг стоят ребята в форме, кто-то наклоняется над ней и спрашивает знаменитое «Are you, OK?» Ах, как неудобно. Все же видят, что она вовсе не ОК, и всем понятно почему: девочка сильно перепила, девочки не должны так напиваться, от таких надо держаться подальше. Пьяная, испачканная в блевотине девчонка – отвратительное зрелище, хорошо хоть не описалась. Но хотя Мирей как бы видела себя со стороны, ей было почти всё равно, как она выглядит, ей было так плохо, что хотелось умереть: подступающая к горлу тошнота, слабость и плывущий перед глазами обшарпанный коридор.

Вдруг она увидела совсем близко лицо того чёрного парня, с которым она