– Додж? – переспрашивает он. – А ты не слышал?

– Нет, – говорю я. – Я же был в отключке.

– Ну конечно. Плохие новости. Через несколько дней после того, как тебя ранили, на них навалились динки. Саперы заложили фугасы. Тридцать парней погибло, а еще шестьдесят пять ранено.

– О, проклятье!

Он бреет меня умелыми движениями человека, знающего свое дело.

– Брофи? – спрашиваю я.

– Я не знаю. Там погибло много офицеров; стреляли по командирским бункерам. Я слышал, что они захватили командира и много солдат. Бедные парни. Вероятно, последние морские пехотинцы, погибшие в Дурной Земле. Говорят, что было мощное следствие. Карьеры накрылись, полковник и, наверное, даже генерал слетят. Тебе повезло, ганни, что ты убрался оттуда раньше.

Потери. Бесконечные потери. Ничего хорошего из этого не вышло. Никаких хэппи-эндов. Мы поехали туда, мы пропали, мы погибли, мы вернулись домой... к чему?

Я чувствую себя старым и измученным. Исчерпанным. Вышвырните меня. Убейте меня. Я не хочу жить. Я хочу умереть и оказаться вместе с моими людьми.

– Санитар! – Я хватаю его за руку.

– Да?

– Убей меня. Накачай меня морфием. Прикончи меня. Вколи все, что у тебя есть. Прошу тебя.

– Не могу, ганни. Ты черт знает какой герой. У тебя есть все, ради чего стоит жить. Ты получишь Военно-морской крест. Ты будешь комманд-сержант-майором Корпуса морской пехоты.

– Мне так плохо.

– Ладно, ганни, я все закончил. Дай-ка я вколю тебе немного «майка». Только немного, чтобы боль прошла.

Он всаживает в меня шприц с морфием. Я снова отключаюсь и снова прихожу в себя уже в Сан-Диего с ногой, висящей на растяжках, и там мне предстоит пробыть весь следующий год, а еще один год целиком я проведу в гипсе.

Но теперь морфий подействовал, и, слава богу, я снова отключаюсь.

* * *

Сначала он сквозь закрытые веки увидел, что в комнате горит свет, а потом услышал шум. Дверь распахнулась, и в комнату вошла Салли Мемфис.

– Так и думала, что найду тебя здесь.

– О боже, который час?

– Мистер, сейчас одиннадцать тридцать утра, и вы должны находиться рядом со своей женой и дочерью, а не сидеть здесь пьяным.

Голова Боба раскалывалась, а во рту было страшно сухо. Он потянул носом и уловил малоприятный запах изо рта. Он так и оставался в той же одежде, в которой вчера провел весь день, и в комнате к запаху перегара примешивалась вонь немытого мужского тела.

Салли энергично расхаживала по комнате, открывая шторы на окнах. Снаружи ярко сияло солнце; непогода, которая, по предположениям Боба, должна была растянуться на три дня, продолжалась меньше суток. Небо над Айдахо было чистым, как голубой алмаз. Боб прищурился, надеясь, что головная боль прекратится, но его надежда не оправдалась.

– Сегодня в семь утра ей прооперировали ключицу. Ты должен быть рядом с нею. Кстати, если я не ошибаюсь, ты должен был встретить меня в аэропорту в девять тридцать. Помнишь?

Салли, только что закончившая юридический колледж, была женой Ника Мемфиса, одного из немногочисленных друзей Боба, специального агента ФБР, который теперь заведовал новоорлеанским отделением бюро. Ей было около тридцати пяти лет, и за прожитую жизнь она обрела чисто пуританский характер, неумолимый и не скрывавший своей неумолимости. Этой осенью она собиралась начать работать помощником обвинителя в офисе одного из районных прокуроров Нового Орлеана, но все бросила и приехала сюда, так как и ее муж, и она сама очень любили Боба.

– У меня была плохая ночь.

– Надо думать.

– Это совсем не то, что тебе кажется, – возразил он слабым голосом.

– Мне кажется, что ты упал с телеги, но довольно удачно, – язвительно заметила Салли.

– Этой ночью мне необходимо было проделать одну важную работу. Выпивка понадобилась мне, чтобы добраться туда, куда я никак не мог попасть иным способом.

– Ты ужасно упрямый человек, Боб Суэггер. Мне очень жаль твою красавицу-жену, которой приходится терпеть твою твердолобость. Эта женщина – святая. Ты же никогда не ошибаешься, ведь правда?

– Если говорить честно, то я ошибаюсь все время. Только бы мне не ошибиться на этот раз. А теперь посмотри-ка сюда.

Он взял со стола открытую бутылку «Джим Бим» – она была на три четверти пуста – и вышел в парадную дверь. Бедро у него немного болело. Салли шла следом. Он вылил остатки виски на землю.

– Ну вот, – сказал он. – Этого не смог бы сделать ни один алкоголик. С этим покончено, этого никогда больше не будет, и я никогда больше не притронусь к этому зелью.

– Если ты не алкоголик, то почему так напился? Ты знаешь, что я тебе звонила? По телефону ты показался мне совершенно безнадежным.

– Не-а. Извини, но этого я не помню.

– Почему же ты все-таки напился?

– Я должен был вспомнить кое-что из того, что случилось со мной давным-давно. Много лет я пил, чтобы позабыть это. Потом, когда я наконец протрезвел, выяснилось, что я не могу ничего этого вспомнить. Так что мне пришлось снова выйти на охоту за своими воспоминаниями.

– И что же ты нашел в своем волшебном таинственном путешествии?[46]

– Мне пока ничего не удалось найти.

– Но ты найдешь? – спросила Салли.

– Я знаю, где искать ответ, – отозвался Боб после паузы.

– И где же он должен быть?

– Есть только одно место.

Салли немного помолчала и наконец сказала:

– О, могу держать пари, что ты напал на богатый клад. Дело становится все лучше и лучше.

– Угу, – подтвердил он. – Салли, я ни за что не хотел бы разочаровать тебя. Этот клад и в самом деле очень богат.

– И где же он находится?

– Там, куда его спрятал русский. Куда он зарыл его двадцать пять лет назад. Но он находится на том же самом месте, и, ей-богу, я его откопаю.

– Не пойму, о чем ты говоришь.

– Это в моем собственном бедре. Пуля, которая меня изувечила, все еще сидит там. Я собираюсь извлечь ее.

Было темно, но доктор все еще трудился. Боб нашел его в хлеву на задворках фермы Дженнингса, находившейся неподалеку от шоссе, которое вело из Холлоуэйза. Доктора вызвали туда к корове, у которой случились трудные роды. После этого ему пришлось еще осмотреть коня по имени Руфус; он был уже в изрядном возрасте, но Эми, дочка Дженнингсов, его очень любила. Впрочем, доктор заверил ее, что Руфус в прекрасном состоянии, вот только резвости у него за последнее время поубавилось. Он уже старик, и к нему нужно относиться с таким же уважением, как и к пожилым людям. Как, например, к этому старику, сказал доктор, указывая на Боба.