Присутствие на спектаклях царственного зрителя существенно повлияло на развитие драматического искусства. Да и вряд ли могло быть иначе: лондонские театры всегда искали одобрения властей и их покровительства. Поэтому не удивительно, что после восшествия Якова на престол Шекспир с готовностью переписывал некоторые пьесы, выделяя фигуру короля. Таким изменениям подверглись «Макбет» и отчасти «Мера за меру». В пьесах, например, отразилась одна особенность нового монарха: Яков боялся колдовства, а более всего — черной магии, способной навредить правителю.

Отразился в пьесах и его страх перед толпой, и врожденная ненависть к пуританам[348]. Члены королевской семьи очень любили прятать лицо под маской, и это пристрастие также повлияло на постановку различных картин и пантомим в поздних пьесах Шекспира, где в заключительном акте музыка и танцы занимают значительное место.

Однако «Слугам короля» недолго пришлось оставаться в Лондоне, наслаждаясь своим привилегированным положением. В город вернулась чума. Позднейшие подсчеты Джона Стоу показывают, что из двухсоттысячного населения умерло около тридцати восьми тысяч. Отныне упоминания чумы у Шекспира принимают особенно мрачный оттенок; все чаще он говорит о смерти, о страшных чумных язвах. Это были не трудности отдельных людей, но тяжкая беда, ставшая зловещей реальностью; биографы подсчитали, что около семи лет жизни Шекспира прошли под знаком чумы, которую тогда все называли не иначе как «смерть». В те времена лондонцы верили, будто чума приходит с других планет и воздух насыщается губительной лихорадкой. Истинной же причиной были крысы и блохи, заполонившие город; впрочем, лондонцы тогда этого не ведали.

Король выдал своим актерам по 30 фунтов «для поддержания жизни и ее облегчения» во время эпидемии, но все же им пришлось уехать из города. В конце мая 1603 года «Слуги короля» отправились в путь туда, где не было чумы, — в Малдон, Ипсвич, Ковентри, Шрусбери, Ват и Оксфорд; среди прочих шекспировских пьес они играли и «Гамлета». В том же году вышла первая публикация этой трагедии; текст, изданный в кварто, — неполный вариант, по-видимому специально подготовленный для этих гастролей. В Малдон и Ипсвич труппа, вероятнее всего, добиралась морем. Актеры преодолели многие сотни миль. Они посетили больше городов, чем значилось в официальных документах, и дали более пятидесяти спектаклей. Можно предположить, что Шекспир заезжал в Стратфорд, расположенный менее чем в двадцати милях от Ковентри. Несомненно одно: в Лондоне он не остался.

В Саутуорке чума свирепствовала особенно жестоко. В приходе, где жил Шекспир, за шесть месяцев умерло больше двух с половиной тысяч человек. Среди них два давних обитателя Саутуорка, старые товарищи Шекспира по сцене — Уильям Кемп и Томас Поуп. Таким образом, эпидемия вынудила Шекспира бежать. В какой-то момент он покинул Бэнксайд и переселился в другую часть Лондона. Он сменил Саутуорк на более респектабельный и богатый район Силвер-стрит, между Крипплгейтом и Чипсайдом. Он снова снимал жилье, теперь он поселился в доме на углу Силвер-стрит и Магл (Монксвелл) — стрит, принадлежавшем гугенотам — семейству Маунтджой. Кристофер Маунтджой занимался изготовлением париков и женских головных уборов, в том числе и очень сложных; он выполнял частные заказы, но работал и для театров и, конечно, в силу своей профессии был тесно связан со «Слугами короля».

Дом был большой и просторный, в три этажа, с надстроенным верхним этажом и мансардами; его можно найти на «карте Агаса»[349], составленной в 1560 году, где он выглядит впечатляюще даже в мелком масштабе. Мастерская Маунтджоя находилась на первом этаже, в крытой пристройке, а жилые помещения — наверху. Сама Силвер-стрит, о чем свидетельствует ее название, была богатой улицей. Джон Стоу рассказывает, что на ней стояли «различные торговые дома». На этой улице не один Маунтджой изготавливал парики, были и другие мастера, и тоже весьма искусные. В «Молчаливой женщине»[350]говорится, что парик одной из героинь сделан на Силвер-стрит. Шекспир жил под одной крышей с Маунтджоем, его женой и дочерью, тремя подмастерьями и слугой по имени Джон. Возможно, это напоминало ему времена, когда он жил над лавкой на Хенли-стрит, рядом с подмастерьями. По меркам того времени это было небольшое и спокойное жилье. Но и там не обходилось без неурядиц. Мадам Маунтджой завела интрижку с местным торговцем и советовалась с Саймоном Форманом[351]по поводу своей возможной беременности. А один из подмастерьев добивался благосклонности хозяйской дочери, чему активно содействовал Шекспир.

В Саутуорке Шекспир жил по соседству с театром, и к нему частенько заходили без приглашения друзья и коллеги. Но и на Силвер-стрит он не чувствовал себя одиноко. Он был близок со старым стратфордским другом, издателем Ричардом Филдом; миссис Филд, гугенотка, посещала ту же французскую церковь, что и мадам Маунтджой. Лондон конца шестнадцатого столетия в чем-то напоминал маленький городок или деревню. Всего в нескольких ярдах от дома, в книжной лавке собора Святого Павла, Шекспир, возможно, рассматривал свои пьесы, продававшиеся по шесть пенсов. А на Флит-стрит, в новом магазине Николаса Линга при церкви Святого Дунстана, тоже совсем рядом с собором, он наверняка видел краткий вариант «Трагической истории Гамлета, принца Датского».

Мир книг был близок Шекспиру. Книги подпитывали его искусство, и он не мог без них обойтись, хоть и стоили они очень дорого. К 1600 году в Лондоне было около сотни издателей, несколько типографов и великое множество книготорговцев. Расчет этот весьма приблизителен, так как один человек мог совмещать все эти три занятия. Например, все типографы были в какой-то степени издателями; но не все издатели сами печатали книги. Многие книготорговцы обосновались на Патерностер-роу, позади собора Святого Павла; во дворе самого собора находилось по меньшей мере семнадцать книжных лавок. Здесь сосредоточились издательское дело и книжная торговля, и так было вплоть до Второй мировой войны, когда этот район полностью выгорел в результате бомбежек. В сравнении с такими крупными центрами на континенте, как Брюгге и Антверпен, лондонское книготорговое сообщество было немногочисленным, но сплоченным и хорошо организованным. Лондонские издатели работали умело и профессионально, довольно требовательно подходя к качеству набора, верстки и печати. Издание пьес, в том числе и шекспировских, составляло лишь малую часть всей деятельности. Большими тиражами расходились молитвенники и благочестивые размышления, книги по истории и этикету. Самые популярные книги печатались тиражом примерно 1250 экземпляров.

Недалеко от Патерностер-роу находился Стэйшнерс-Холл — дом гильдии издателей, типографов и книготорговцев, где хранились реестры книг, напечатанных и разрешенных к печати. Книгу просматривали, устанавливали, не наносит ли она оскорбления религии, а затем, за плату в 6 пенсов, записывали в реестр. Издатель, представив книгу на регистрацию, получал на нее официальные права. Нарушение их каралось значительными штрафами, вплоть до конфискации тиража и более серьезного наказания — разрушения печатного станка. Поэтому вряд ли верно предположение о том, что многие из шекспировских пьес появлялись в «пиратских» изданиях. Однако пьесы нередко переходили от одного издателя к другому — такая практика сложилась очень давно. Например, Джон Басби зарегистрировал «Виндзорских насмешниц» и в тот же день передал право на издание Артуру Джонсону, который быстро опубликовал эту пьесу. В конце 1590-х Эндрю Уайз зарегистрировал и напечатал три исторические пьесы, а пять лет спустя уступил их Мэтью Лоу. Шекспировские пьесы выпускали в свет и другие издатели, среди них Николас Линг, Джон Дантер, Томас Миллингтон, Джеймс Роберте и Эдвард Блаунт. Это были в основном озабоченные выгодой торговцы и никоим образом не «покровители» драматурга.