Шрифт:
Интервал:
Закладка:
26 декабря.
Профессор Чернов умер. Говорят, что жена отнеслась к этому безразлично. Инстинкт самосохранения в этой семье превалирует над остальными. Наш городской юрист также заболел психическим голодом. А они питаются гораздо лучше нас… Как много полезного могли бы найти для себя психологи и философы, если бы наблюдали людей в нашем положении[392].
До недавних пор считалось, что профессор Сергей Николаевич Чернов скончался в 1942 году — 5 января. Но авторы новейшей биографии историка добрались до дневника Осиповой, а еще разыскали воспоминания Е. А. Матеровой, двоюродной племянницы Чернова:
«Зима 1941 г. была лютой. С[ергей] Н[иколаевич], не обладая крепким здоровьем, быстро стал терять силы и превратился в дистрофика. В декабре он тихо скончался».
Итак, два независимых свидетеля в один голос утверждают: профессор Чернов скончался в декабре 1941 года…
Откуда же взялась дата 5 января 1942-го?
Из документа — свидетельства о смерти. Выдано 2 января 1948 года пушкинским бюро загса за подписью врача Н. Малининой. Вдове оно понадобилось при устройстве на работу…
На основании чего было это свидетельство выдано? Архив пушкинской оккупационной управы не сохранился… Значит, основанием могли стать лишь показания свидетелей — точнее, одного свидетеля, Маргариты Алексеевны Черновой… Что заставило ее сообщить неверную дату?
О личном знакомстве с Черновым или Беляевым Осипова нигде не упоминает. Значит, в дневниковых записях она указывает не даты их смерти, но день, когда ей стало об этом известно. С чужих слов. Следовательно, Чернов скончался не 26 декабря, но не позднее 26 декабря 1941 года, а Беляев — не позднее 23 декабря. Так или иначе, до 1942 года оба они не дожили.
Откуда же взялась дата смерти С. Н. Чернова в справке загса?
Дневников Маргарита Алексеевна не вела… Но попытаемся представить жизнь в Пушкине под оккупацией. Ни газет, ни радио — с началом войны власти заставили сдать все радиоприемники (населению оставили лишь «радиоточки», способные принимать вещание местной радиосети). Новый день отличается от прошедшего тем, что сегодня еды еще меньше, чем вчера, еще меньше надежды выжить. И друг с другом уже не видятся: любой гость — нежеланный нахлебник… Календарь — это планы, надежды, ожидания… Здесь же никакой надежды, никакого завтрашнего дня, а значит, и потребности в календаре больше нет. И праздников тоже нет.
Впрочем, не для всех… Осипова-Полякова записывает:
«25 декабря [1941 г.].
Были вчера на елке у Давыдова [переводчика при СД (Sicherheitsdienst) — контрразведке СС. — З. Б.-С.]. Сказочное изобилие. Хлебных лепешечек сколько угодно. Тех самых, которых не хватает для умирающего от голода населения… В гостях был городской голова со своей женой… Они знают всех немцев, стоящих в городе, имеют с ними связи и этой связью пользуются. А населению они, конечно, не помогают нисколько. Хорошо, что хоть сами не грабят это население»[393].
Здесь, видимо, и кроется разгадка. Обратившись за свидетельством, вдова Чернова смогла припомнить лишь, что муж умер в канун Рождества. И врач Малинина написала: «5 января». Но в Пушкине зимой 1941 года Рождество праздновали только немцы и их прихвостни. А православное Рождество приходится на 25 декабря по старому стилю! И с 1917 года в России его встречают 7 января. Вот жизнь профессора Чернова и продлилась на полторы недели. На бумаге…
Но нас по-прежнему интересует Беляев. И Чернов — не более чем ниточка…
Вспоминает Маргарита Беляева:
«Пока я достала от доктора свидетельство о смерти, пока сделали гроб, ждали лошадь, прошло две недели. Приходилось ежедневно ходить в Городскую управу. Как-то прихожу и слышу, кто-то говорил: „Профессор Чернов умер“. И я подумала, хорошо бы похоронить их рядом. В дверях я столкнулась с женщиной. Мне почему-то показалось, что это жена Чернова. Я не ошиблась. Мы познакомились и договорились, что, как только я достану лошадь, мы вместе отвезем наших покойников и похороним их рядом. Чернова обещала сходить на кладбище и выбрать место. Наконец я получила подводу, и мы поехали на кладбище. Когда мы добрались до Софии, начался артиллерийский обстрел. Снаряды рвались так близко, что нас то и дело засыпало мерзлой землей и снегом. Комендант кладбища принял наших покойников и положил их в склеп, как он сказал, временно. За место на кладбище мы заплатили в Управе. А могильщики брали за работу продуктами или одеждой, которую потом меняли.
Когда мы приехали, никого из них не было. Морозы стояли страшные, умирало много. На кладбище находилось около трехсот покойников. Ими были забиты все склепы. Все были без гробов, кто завернут в рогожу или одеяло. Кто одет, а кто в одном белье. Лежали друг на друге, как дрова. Я еще раз побывала на кладбище. Муж все еще не был похоронен. Я рассказала коменданту, что мой муж известный писатель, и очень просила его похоронить мужа не в братской могиле, а рядом с профессором Черновым. Комендант пообещал мне»[394].
Две женщины… Что общего между ними, кроме вдовства и места жительства? Имя — Маргарита. Но больше этого случайного совпадения расскажут фамилии — Беляева и Чернова. Цвет, в котором соединяются все цвета, — белый. И черный — все цвета отрицающий, зияние, тьма… Вдова фантаста, который видел то, чего не бывает, и вдова историка, знавшего всё о том, что прошло навсегда и кануло во мрак забвения.
И оба они, фантаст и историк, скрылись в безвестной яме — за индивидуальное захоронение надо было платить (деньгами или вещами), а потому и закопали их в общей — братской — могиле без опознавательных знаков.
И когда спустя 15 лет Маргарита и Светлана Беляевы пришли на царскосельское Казанское кладбище, могилы мужа и отца они не нашли.
Но Беляев, не оставивший следа в земле, оставил ценности нетленные — свои романы. И пришло время получить за них гонорар — именно в 1956 году издательство «Молодая гвардия» выпустило беляевский двухтомник.
Но наследник вступает в права лишь тогда, когда может доказать факт смерти автора.
И тогда Маргарита Беляева вспомнила, видимо, свою случайную знакомую. Вдова Беляева наверняка помнила дату смерти мужа, но единственный документ, на который можно было опереться, находился в руках Маргариты Черновой. И пришлось подогнать дату смерти писателя к свидетельству о смерти историка… Решили, что Беляеву было отпущено на день дольше Чернова.
А на самом деле Беляев скончался за день или за два до Чернова — не позднее 23 декабря 1941 года[395]. Так что тот давний спор — кто умрет раньше? — Беляев выиграл.
