Воронин два последних сезона отстранялся от командной жизни, но присутствие его, даже пусть и символическое, имело для всех остальных значение, важность которого они осознали, когда остались без Валерия.

Иванов совсем недавно пережил то, что должен был — в чем у Кузьмы двух мнений не могло быть — переживать сейчас Стрельцов. Совпадение: и тому, и другому исполнилось по тридцать одному году, когда они перестали быть нужны сборной.

И Валентину Козьмичу ничего не оставалось, как примириться с тем, что Стрельцову этот сезон не удастся, а если совсем реально смотреть на вещи, то для «Торпедо» Эдуард как последний лидер может быть и навсегда потерян.

А Володю Щербакова Иванов отчислил — в шестьдесят восьмом году Щербак сыграл за основной состав всего один матч. На это, кстати, тоже надо было решиться. Вчерашнего партнера Иванова и Стрельцова тотчас же согласился взять к себе в ЦСКА Всеволод Бобров.

Вечером того дня, когда на СТК решали вопрос о переходе Щербакова в клуб Армии (следовало бы сказать о возвращении: он же там начинал после ФШМ у Бескова), мы договорились вместе поужинать в ресторане Дома композиторов. В ресторан Кузьма пришел прямо с заседания комиссии, где ждала его Лида, приехавшая раньше. «Пусть теперь с ним Бобров мучается», — сказал он, садясь за стол. И больше в разговоре за ужином к отчисленному форварду не возвращались. Нам нравилось, что мы вот таким образом проводим вечер — культурно выпивая, осуждая тех, кто меня не знает. И все же я чувствовал себя немножечко предателем по отношению к новому игроку ЦСКА. Он ведь стремился к сборищам в нашей, апээновской компании. Кроме ВТО, полюбил и Дом журналиста: пивную в подвале, промежуточный бар на подступах к ресторану, что был в глубине здания. Совсем недавно, попив пивка под краснохрустящих, язык и губы царапающих раков, мы поднялись в бар, перешли на замороженную водку. Откуда-то возник Ефремов, признавшийся, что и раков ему хочется, и пообедать надо бы — сегодня у них открытие сезона. Мои приятели, всегда готовые прийти на помощь знаменитым людям (я тоже тянулся к знаменитостям, только мало чем мог им помочь), в одну минуту всё организовали — и Олегу Николаевичу подали в бар и раков, и обед. А водки пить он не стал по каким-то своим соображениям, которых хмельной Володя Щербаков не мог понять. Он обнял главного режиссера и сказал от души: «Да выпей ты, я угощаю!» Когда Щербак отвлекся на кого-то другого, Ефремов спросил: «А это что за пьяный мальчишка?» Ему объяснили, несколько завышая значение Володи, что это центр нападения нашей сборной (очевидно, Щербак свой единственный матч за сборную СССР против югославов, что покоробило Иванова, к тому времени уже сыграл). Режиссер взглянул на гуляку другими глазами, посетовал, что оторвался от футбола…

…Ужин тогда затянулся: завезли домой на Ленинский проспект Лиду, а сами еще съездили во Внуково, в аэропорт, где пили коньяк. Я возвращался домой, когда уже светало, и в очень приподнятом настроении человека, чья причастность к футбольным делам наверняка показалась бы миллионам болельщиков завидной. Вместе с тем — по ассоциации, вдруг просквозившей, — подумал, что сорвись я по пьяной лавочке, потеряй то немногое, что есть у меня сейчас, — и никто из сегодняшних собутыльников не посочувствует мне, откажется от продолжения отношений в тот же самый момент, как поймет, что я не на кругу. И я не сильно ошибся в предчувствиях.

А Володя Щербаков вполне мог утереть нос своим критикам из «Торпедо». Бобров с места в карьер поставил его в Киеве против лидеров — и Щербак едва не отличился: очень был близок к тому, чтобы забить динамовцам второй мяч и спасти свой клуб от поражения. Но, как и Шалимову, оставшемуся торпедовцем, ему не подфартило. Заколдованными для них оказались киевские ворота. И пропал вскоре у Всеволода Михайловича интерес к форварду Володе.

32

Мы все — и специалисты, и профаны, и те, кто близко стоял к событиям, и те, кто наблюдал футбольную жизнь из положенного всем далека, — не учли или забыли, что русский игрок (а уж кто, как не Стрельцов, был и остается не только феноменом, но и эмблемой футбола России) сильнее всего проявляется в пограничных, пороговых, экстремальных, грубо говоря, ситуациях.

Встряска заменила ему отдых. Он — против ожиданий — от огорчения не впал в транс. Следуя своей натуре, ничего никому доказывать Стрельцов не собирался. Но, смирившись с вероятной окончательностью якушинского решения, почувствовал неожиданное освобождение от лишней ответственности — и заиграл в ту силу, в какую сейчас он только мог и хотел играть. Сезон с испорченным Эдуарду в самом начале настроением превратился в лучший его сезон — временная симметрия сохранялась: он ведь и после блистательной игры в пятьдесят седьмом году начал следующий сезон лучше, чем предыдущий. Скомканное начало шестьдесят восьмого ничуть не помешало ему по нарастающей повести футбольный год к надолго впечатлившему финалу…

В лучшем для Эдуарда сезоне Михаил Гершкович превратился для него в лучшего из молодых партнеров. Правда, усвоенные уроки выразительнее сказались на будущий год, но сотрудничали они успешнее, удачнее, когда Миша, может быть, не во всем еще понимая старшего товарища, был всего талантливее в искреннем желании поскорее понять, чего от него хочет Стрельцов. Он забил двенадцать мячей за тридцать одну игру. Трибунам передавалось и его удовольствие от игры в пас, от им сделанных передач, в первую очередь Эдику. И он не боялся, что, изменившись, может понравиться публике меньше — он дорожил мнением о себе Эдуарда, остальное представлялось ему менее естественным. «Я понял, что такое футбол», — говорил потом Миша.

И ген той торпедовской игры, который по всей видимости должен был вовсе исчезнуть с ушедшими из команды, с потерянной фирменностью, все равно напоминал о себе в партнерстве Стрельцова с Гершковичем.

У меня создавалось впечатление, что Эдик так много теперь забивает, что подсознательно желает убедить молодого напарника, что умение играть в пас вовсе не лишает бомбардирской страсти.

Спартаковцы в итоге того сезона встали ступенькой выше, чем «Торпедо», — созревала та команда, что через год станет чемпионом, прервет серию киевских первенств. Но торпедовцы должны были расквитаться за позор предшествующего сезона, когда проиграли «Спартаку» 2:6 — и последним или предпоследним из пропущенных мячей Андреюк, брезгливо вытащив его из сетки, швырнет в съежившегося от стыда Шаповаленко. И вот теперь Маслаченко — вратарю на несколько порядков выше — не хотелось смотреть в глаза своим защитникам, а те, возможно, прятали глаза от него. Стрельцов с Гершковичем забили по два гола, отдавая пасы друг другу. Эдик особенно хвалил Мишу за мяч, который тот ему предоставил закатить в пустые ворота. А Владимир Михайлов забил еще пятый — 5:1.

Стрельцов говорил потом, что московское «Динамо» они обыграли «весело».

Играли на динамовском стадионе открыто, раскованно, с большой в себе уверенностью. А начиналось их веселье, когда дела в игре еще никак не веселили — проигрывали 0:1. Но Гершкович вдруг сказал Стрельцову: «Ты не беспокойся, Эдик. У них же в воротах Олег Иванов — мы с ним вместе за юношескую сборную играли. Сейчас ему забьем».