Тут все монахи опустились на колени.

– Почтенный Сунь У-кун совершенно прав, – говорили они. – Время позднее, а кроме того, мы дали обет и хотим выполнить его, поскольку все, к нашему счастью, благополучно завершилось и ваша драгоценность нашлась. Просим вас, почтенный господин, присутствовать при богослужении. А завтра утром отправитесь дальше.

– Совершенно верно! – поддержал монахов Сунь У-кун.

И вы посмотрите только, что сделали монахи! Они перевернули все вверх дном, собрали ценности, которые им удалось спасти от огня, принесли все, что у них осталось, и устроили роскошное угощение. Затем они совершили жертвоприношение, сжигая жертвенную бумагу, что делается только в особых случаях, пели гимны, предохраняющие от бедствий и несчастий. Молениями и закончился день.

На следующее утро монахи вычистили и снарядили коня, сложили вещи и вместе с гостями вышли за ворота, далеко провожая их. Сунь У-кун шел впереди. В то время как раз начиналась весна.

Ступали мягко по земле

Копыта стройного коня,

Вокруг жемчужины росы

В траве рассыпались зеленой,

Качалась ива на ветру,

Наряд ветвей к земле склоня, —

Весь в ярких нитях золотых,

Росою чистой окропленный;

И персик с абрикосом вновь

Соперничали красотой

Убора молодых ветвей

С их цветом нежно-розоватым,

И протянулись вдоль дорог

Ряды смоковницы густой,

И веял свежий ветерок

Их животворным ароматом.

А на плотине из песка

В лучах весеннего тепла,

Подставив солнышку бока,

Дремала уток нежных пара…

Долина меж высоких скал

Цветами пышно расцвела,

И бабочки легко над ней

Порхали в поисках нектара174.

Семь дней шел Трипитака со своим учеником по пустынной дороге. И вот однажды, когда день уже клонился к вечеру, они увидели невдалеке селение.

– Взгляни, это как будто горная деревушка. Не переночевать ли нам здесь, а завтра двинемся дальше, – обратился Трипитака к Сунь У-куну.

– Погодите, учитель, – отвечал Сунь У-кун. – Сначала я посмотрю, не грозит ли нам опасность, а потом решим, что делать.

Трипитака остановил коня, а Сунь У-кун стал внимательно присматриваться к лежащему впереди селению, и что же он увидел? !

Так тесно молодой бамбук растет,

Что получилась изгородь живая,

Вздымаются деревья у ворот,

Приветливо прохожих осеняя.

Куда ни глянь, виднеется кругом

Убогих деревенских крыш солома,

И мостик над извилистым ручьем

Украсил вид перед фасадом дома,

И протянулась по краям дорог

Зеленых ив и тополей аллея,

А из садов несется ветерок,

Цветущих веток ароматом вея.

Уж близится ночной холодный мрак,

Щебечут в светлых горных рощах птицы,

Поставлен в доме ужин на очаг,

Дымок вечерний к небесам струится,

Усталые стада бредут домой,

Дремота сытых кур одолевает,

По улице идет сосед хмельной

И безмятежно песню распевает175.

– Пойдемте, учитель! – сказал наконец Сунь У-кун. – Народ здесь хороший, и мы можем смело попроситься на нолег.

Трипитака подстегнул коня, и очень скоро они очутились у селения. По улице торопливо шел паренек в синей куртке. На голове у него была полотняная повязка, в руках зонт, на спине он нес узел. Полы одежды его были подоткнуты, штаны засучены. Ноги обуты в соломенные туфли с завязкой в три ушка. Держался парень заносчиво. Сунь У-кун остановил парня и спросил у него:

– Ты куда путь держишь и как называется это место?

Но вместо ответа парень грубо оттолкнул Сунь У-куна и крикнул:

– Чего пристал? Неужели во всей деревне некого было спросить?

– А ты, благодетель наш, не сердись, – улыбаясь сказал Сунь У-кун. – Как говорится: «Помогая другим, помогаешь самому себе». Ведь от того, что ты скажешь нам, как называется это место, вреда никому не будет? А я, может быть, смогу оказаться тебе чем-нибудь полезным.

Не в силах вырваться от Сунь У-куна, паренек заметался:

– Что за чертовщина такая, – кричал он, – мне дома надоели всякие неприятности, а тут еще от какого-то лысого черта терпи издевательства.

– Ладно, – сказал Сунь У-кун, – не хочешь говорить, не надо, иди своей дорогой, только попробуй раньше вырваться из моих рук.

Парень вертелся во все стороны, стараясь освободиться от Сунь У-куна, но напрасно. Его словно пригвоздили к месту. В ярости он швырнул на землю узел и зонтик и обеими руками колотил Сунь У-куна.

Сунь У-кун, поддерживая одной рукой свой багаж, второй придавил паренька, и как тот ни старался, ничего не мог сделать. Сунь У-кун тоже рассвирепел.

– Сунь У-кун, – сказал в это время Трипитака. – Там, кажется, кто-то идет. Спроси лучше его. Что толку держать этого парня? Отпусти его.

– Вы, учитель, кое-чего не понимаете, – сказал смеясь Сунь У-кун. – Какой интерес спрашивать у других? Пусть он сам скажет, и все будет в порядке.

Видя, что ему никак не освободиться, парень вынужден был заговорить.

– Здесь проходит граница Тибетского государства, – сказал он. – Деревня называется Гаолаочжуан176. Называется она так потому, что здесь почти каждый житель носит фамилию Гао. А теперь отпусти меня.

– Судя по твоему багажу, ты собрался в далекий путь, – продолжал Сунь У-кун. – Так вот, если хочешь, чтобы я тебя отпустил, скажи мне правду, куда идешь и чем занимаешься.

Парню не оставалось ничего иного, как рассказать о себе всю правду.

– Я слуга почтенного Гао, – начал он. – Зовут меня Гао Цай. У нашего старосты есть дочь. Ей исполнилось двадцать лет, но она еще не замужем. Три года назад ее похитил волшебник, и все это время этот волшебник считается зятем нашего старосты. Ну, староста, конечно, очень расстроен. Он говорит, что это большое несчастье для семьи, так как подрывает ее репутацию и, кроме того, у них не будет родственников, с которыми можно было бы поддерживать связь. Ему очень хочется как-нибудь избавиться от этого волшебника, но разве можно надеяться на то, что тот добровольно согласится уйти. Он запер свою жену в заднем помещении своего дома и вот уже полгода держит ее там, не разрешая выходить оттуда и даже видеться с родными. И вот наш староста дал мне несколько лян177 серебра, чтобы я нашел какого-нибудь буддийского монаха и попросил его усмирить волшебника. С тех пор я не знаю ни минуты покоя: хожу повсюду и разыскиваю монаха. Я нашел человек четырех, но все это были либо никудышные монахи, либо