Это обстоятельство весьма причудливо искажало тот незамысловатый протестантизм, который усвоил Петр I в Немецкой слободе и в ходе Великого посольства.

Примерно в то же время, когда производил Петр I свой разбор евангельских заповедей, велось дело царевича Алексея…

Воистину, по Божьему Промыслу, безумие, поразившее Петра I, прежде всего и наиболее ярко проявилось в его отношении к собственной семье. Кажется, Петру I давался шанс увидеть, куда ведет путь, по которому пошел он, давалась возможность – остановиться, покаяться и исправиться…

Шансом этим Петр I не воспользовался.

Петра женили на Евдокии Федоровне Лопухиной, когда ему было шестнадцать лет. С женитьбой можно было бы не спешить, но, по расчетам Натальи Кирилловны, это была не просто свадьба, а знак, что Петр вырос и уже не нуждается в опеке сестры Софьи.

Невесту Петру подобрала мать, однако разговоры о том, что едва ли Петр выбрал бы женщину на три года старше его, если бы женился сам, и что именно это и послужило причиной будущего разрыва, едва ли основательны.

Начало супружества было спокойным и счастливым.

Прошло чуть больше года, и родился сын – царевич Алексей. Еще через год – следующий сын, Александр. За ним – Павел. Младшие сыновья умерли в младенчестве, но по тем временам это было делом обычным…

Неизвестный художник начала XVIII в. Портрет Евдокии Лопухиной

Иногда говорят, что Евдокия закоснела в предрассудках, богомольстве и праздности и не удовлетворяла духовным запросам Петра I. При этом забывают, что было Евдокии, когда она вышла замуж, всего двадцать лет, а уже в двадцать девять ее насильно постригли в монахини. Говорить о закоснелости в общем-то молодой женщины как-то не очень серьезно. Ну а уж назвать праздной мать, которая едва ли не каждый год рожает по сыну, – совсем не получается. В поминальных записках беременные женщины, как известно, именуются «непраздными».

Разумеется, взращенная в теремном заточении Евдокия Федоровна, кроме семьи и церкви, не хотела ничего знать… Но напомним еще раз, что, когда она вышла замуж, ей было всего двадцать лет. Если бы Петр захотел изменить ее, направить ее внимание на другие сферы жизни, Евдокия, без сомнения, сумела бы измениться, хотя бы в угоду обожаемому супругу.

Она писала Петру: «Здравствуй, свет мой, на множество лет! А я при милости матушкиной жива. Женишка твоя Дунька челом бьет».

Конечно, если судить по письмам, особым умом Евдокия Федоровна не блистала.

Но ведь и другие избранницы Петра тоже не отличались высоким интеллектом! В том числе и императрица Екатерина Алексеевна, которая и грамоте научилась, будучи уже императрицей…

Екатерина, разумеется, превосходила Евдокию умением подать себя, опытностью в обращении с мужчинами, умением сделать свои мысли и желания мыслями Петра… Безусловно, Евдокия проигрывала из-за своей бесхитростности, но это тоже, как известно, проходит с возрастом…

И конечно же, совсем рискованно говорить, будто счастливая соперница Евдокии – Анна Монс удовлетворяла духовным запросам Петра. Очень уж неказистыми тогда должны были быть запросы первого русского императора.

«Ларчик проще открывается, – справедливо заметил Н.И. Костомаров. – Петр поступил так же, как поступал обыкновенно русский удал добрый молодец, когда, по выражению песни, зазнобит ему сердце красна девица или “злодеюшка чужа жена” и станет ему “своя жена полынь горькая трава”… Петр не умел удерживать своих страстей и как самодержавный царь не считал нужным себе отказывать в удовлетворении своих побуждений».

Хотя, конечно, насчет простоты тут еще надо подумать… Приведенное Костомаровым объяснение очень хорошо подходит к мастеровому, к загулявшему купчишке или к солдату… Труднее отнести его к помазаннику Божию.

И тут надо сказать, что Петр I скинул с себя русскую жену – этот образец московских цариц – одновременно с тяжелым царским платьем, стеснявшим его движения.

Петр решил, что сумеет оставаться помазанником Божиим и превратившись в мастерового. Он оказался единственным русским царем, который пошел на разрыв с законной супругой и на заточение ее в монастыре не потому, что был озабочен продолжением династии, а лишь повинуясь своей похоти или – это уж кому как пожелается! – голосу сердца.

Кто же была счастливая соперница царицы Евдокии?

Отец Анны, Иоанн Монс, был родом из Миндена на Везере, содержал там таверну. Приехал вначале в Ригу, потом, в 1676 году, перебрался в Москву, в Немецкую слободу. Здесь он, по одним источникам, торговал вином, по другим – сделался золотых дел мастером.

Старшая дочь Монса, Матрена Ивановна, вскоре вышла за Федора Балка, ставшего генерал-поручиком.

Младшая Анна стала любовницей знаменитого Лефорта.

Как говорил Гюйсен, Лефорт старался сделать и любовницу свою, и всю семью Монс соучастницей своего счастья и свел Анну Монс с двадцатилетним русским царем.

Петр I щедро вознаграждал свою пассию за постельные услуги, оплачивая их крестьянскими душами своих подданных. Известно, что в январе 1703 года Анна Монс получила в подарок село Дудино в Козельском уезде (295 дворов).

Добродетельной Анхен, однако, этого было мало. Она продолжала выпрашивать все новые и новые подарки.

«Благочестивый великий государь, царь Петр Алексеевич, многолетно здраствуй! О чем государь я милости у тебя, государя, просила, и ты, государь, поволил приказать Федору Алексеевичу Головину выписать из дворцовых сел волость, и Федор Алексеевич, по твоему государеву указу выписав, послал к тебе, государю, через почту, но о том твоего государя указу никакого не учинено… Умилостивися, государь…»

Еще страшнее, что Петр позволил Монсам заниматься гешефтом в государственных учреждениях. По свидетельству Гюйсена, «в присутственных местах было принято за правило: если madame и mademoiselle Montzen имели дело и тяжбы собственные или друзей своих, то о том делались особенные reflexion salva jnstitia и вообще Монсам в делах до их имений должно было оказывать всякое содействие».

Возможно, это самое первое проявление соединения западного «свободомыслия» с традиционным беззаконием московского абсолютизма, породившим при дворе первых Романовых чудовищные цветы государственного разврата.

При всей своей алчности Анна Монс не уставала внушать Петру мысль о своей необыкновенной любви.

Любопытно сравнить ее письмо Петру в Азов в 1696 году с письмом царицы Евдокии.

«Только я бедная, на свете безчастная, что не пожалуешь, не пишешь о здоровье совсем, – со слезами и вздохами пишет Петру Евдокия. – Не презри, свет мой, моего прошения!»