Он думал только о том, чтобы выжить.

Сколько Петя помнил последние пять месяцев, ему всегда было страшно. Ему было страшно тогда, на плацу, в половине шестого утра, когда они стояли раздетые, и командир части матерился перед ними и орал. Ему было страшно, когда он однажды заболел и не пошел на работу, а вместо этого пошел в санчасть, и вскоре в санчасть пришел пьяный сержант и избил Петю за притворство. Ему было страшно, когда однажды на его глазах опустили молоденького солдата; деды занимались с ним самым скотским образом, и было видно, что самому главному заводиле, здоровенному, широкоплечему Андрею это доставляет явное удовольствие, но почему-то потом именно Андрей больше всех гонял опущенного, и больше всех издевался над ним, называя «петухом» и «пробитым», хотя казалось бы? Ведь это Андрею нравился секс с мужчинами, а этот мальчишка потом пошел и через неделю удавился.

Но никогда еще Пете не было так страшно, как сейчас.

Неделю их везли в плацкарте; старшие пили беспрерывно и блевали тут же, на пол. Потом их выбросили около шоссе, в чистом поле, без палаток, и даже без еды, и старшие заставили Петю стоять вдоль дороги просить сигареты.

А два часа назад их погрузили в «Уралы» и повезли в горы, и по пути ротный сказал, что они едут ловить какого-то чечена. Здоровенный Андрей, который верховодил во взводе, сказал, что все чечены звери, и что чечен, которого они едут ловить, однажды вырвал у живого русского печень и съел. Андрей рассказывал это, чтобы поднять боевой дух, но, по правде говоря, Петя от этого рассказа совсем сник.

Все пять месяцев службы Петя работал на цементном заводе, и он не представлял себя победителем чечена, который вырывает у живых русских печень. Пете гораздо проще было представить себя в виде печени.

* * *

Утро пятницы Алихан встретил в кабине трейлера, ехавшего по трассе «Ростов-Баку». До Ростова он добирался на попутках, а под Ростовом Алихану необыкновенно повезло: грузовик, который остановился, ехал в Бештой. Вез рамы для детского садика. Дорога была забита, они ехали три часа, а после этого водитель со своей фурой свернул в какую-то деревеньку, и оказалось, что там его дом.

Алихан вымылся, выстирал футболку и сделал намаз, а потом жена водителя накормила их пышными блинами и яичницей из больших, с крупным оранжевым желтком яиц. Потом она принесла Алихану футболку их сына. Сын уже вырос и учился где-то в Ростове, и Алихану было странно видеть дом без детей.

В пятницу выехали затемно. Вокруг, в свете луны, были одни бескрайние поля, то с пшеницей, то с сорняками, и лесополоса вдоль дороги была забросана целлофаном и бутылками. Водитель был крупный мужчина лет пятидесяти, крепкий и полный, с простодушным круглым лицом и чуть оттопыренными ушами. Звали его Алексей.

Когда стало светать, Алихан беспокойно завертелся туда-сюда, а потом не выдержал и спросил водителя:

– Нельзя ли остановится? Я хочу сделать намаз.

Водитель остановился и подождал, пока Алихан помолился прямо в поле, а потом Алихан забрался в кабину, и они поехали дальше.

– А не тяжело так вот пять раз каждый день? – спросил Алексей.

– Нет, не тяжело, – ответил Алихан. – Мы же совсем одни в мире. Каждому человеку трудно, когда он один. Ему хочется с кем-то поговорить. А тут пять раз в день говоришь с богом. Это же совсем другой человек, тот, который говорит только за стойкой бара, или который пять раз в день меряет и чистит свою душу.

– Это вообще-то правильно, – сказал водитель. Вздохнул и добавил: – А у нас как в селе церковь разрушили, так никто и не молится.

– И давно ее разрушили? – спросил Алихан.

– Да в семнадцатом.

Водитель помолчал, вздохнул и сказал:

– Слава богу, теперь у нас Россия возрождается. Вчера по ящику сам слышал.

Они проехали еще километр, когда показался пост ГАИ, и водителю пришлось выйти и поговорить с ментами, и когда он вернулся, он обтер ветошью руки, сунул в кармана кошелек и со вздохом сказал:

– Менты совсем оборзели. В прошлый раз помидоры вез, так на каждом посту по ящику забирали.

– Не били? – спросил Алихан.

– Племянника в прошлом году убили.

– Менты?

– Нет, скины какие-то. Сестра-то в ментовку пошла, там мент сидит, говорит, пошла вон, у нас твой случай двенадцатый. Двенадцать человек, оказывается, за полгода убили. А они даже не регистрируют.

– А он же русский, племянник? – удивился Алихан.

– Да русский, а толку-то? Ночью ножиком истыкали, пойди доказывай, что ты русский…

Шумно вздохнул и сказал:

– Нет, все-таки хорошо, что мы встаем с колен. Если бы мы еще и на коленях стояли перед Западом, было бы совсем обидно.

Алихан чувствовал себя не очень хорошо. Грузовик трясло и подбрасывало, и когда в следующий раз Алихан попросил остановить машину, его долго и тяжело рвало, и когда он возвращался обратно, он чуть не упал у колеса.

Водитель, наверное, решил, что мальчишка переел от голода, но когда Алихана вырвало во второй раз, он подозрительно на него посмотрел и спросил:

– А ты, пацан, не болен?

«Болен. Я даже узнаю симптомы».

– Да нет. Я с ментами подрался.

Водитель с сомнением посмотрел на бледное заострившееся лицо мальчика и промолчал.

– У тебя отец-то есть? – спросил он через некоторое время.

Алихан улыбнулся и ответил:

– Даже два. Один родной, а другой приемный.

– И сколько вас у родного было?

– Шестеро. А осталось двое. Остальных убили. И отца убили.

– Просто так?

– Нет, не просто так, – покачал головой Алихан. Помолчал и добавил: – А братьев просто так. Они еще маленькие были. Младшему три года было.

– А приемный отец тоже воевал? – спросил водитель.

– Он русский, – сказал Алихан.

– Никак ты от него сбежал?

Алихан покачал головой.

– Нет. Я не от него сбежал. Я… я от себя сбежал.

Они проехали еще немного. Солнце скакало над лесополосой, как желтый мячик. Год прошел, как не бывало, и жизнь, которая была этот год, исчезла тоже. От этой жизни осталась лишь узкая белая полоска на запястье, в том месте, с которого менты в «Шереметьеве» сорвали дорогие часы.

– Не очень-то твой отец о тебе заботится, – с осуждением сказал Алексей.

Алихан улыбнулся.

– Очень.

– Что ж – очень? – с возмущением сказал водитель, – ты ж вон, больной. Ты вот что, Алеха. Если ты никого в Бештое не найдешь, я обратно поеду, у меня знакомая в железнодорожной больнице работает.

«Вряд ли мне поможет железнодорожная больница в городе Ростове».