Урда верещал, цепляясь за сестру. Агне хохотала. Джеро выкрикивал приказы. А я ни черта никого не слушала.

Оякай скользил по небу, его крылья взрезали раны в облачном пейзаже, пока мы плыли в бесконечном сером сумраке. Оякай двигался так беззвучно и легко, едва взмахивая громадными крыльями. Закрой я глаза, почти могла бы притвориться, что его подо мной нет. Я слышала лишь истошный свист ветра, чувствовала лишь то, как волосы хлещут по лицу, и каким легким сделалось мое тело, что я позабыла про тяжесть шрамов.

К концу дня прольется кровь – я чуяла нутром. Мне никогда не улететь так далеко или быстро, чтобы это забыть. И в будущем ждут тяготы, борьба и печальные песни, которые я услышу, а может, уже нет.

Но то будет иное время для иных людей, иного мира.

А этот миг, это время…

Они для меня.

Шальной ветер, поймав край палантина, прилепил его мне к лицу. Я вдохнула, и цветочный аромат наполнил мое тело тяжестью. Пусть я отчаянно не хотела, но невольно задумалась о руках, что соткали этот палантин и подарили мне этот запах.

Я задумалась, что бы она сказала, если б увидела, как я улыбаюсь чему-то, кроме убийства или хреновой шутки. Порадовалась бы она за меня? Или знала бы, что полет кончится, и тогда я снова стану тем же изломанным человеком, что и всегда?

Оякай смерил меня через плечо желтоглазым взглядом, словно почуял мои мысли и в ответ говорил, мол, «Охереть не встать, а ты не могла бы поменьше изображать унылый кусок говна, пока я тут лечу?».

Хорошая птица.

Я назвала его Стивен.

И Стивен был прав. Нельзя поддаваться печалям в такой момент.

В конце концов, мне предстояло разбить Революцию.

Я расслышала резкий свист. Все взгляды обратились к Джеро, и он дал нам знак: ладонь зажала рот, кулак вскинулся вверх. Никаких разговоров, иначе мы все погибнем.

Что меня более чем устраивало.

В следующее мгновение я перестала слышать даже собственное дыхание.

За стрекотом саранчи.

Они плыли, словно кошмары. Аэробли скользили сквозь облака черными чернильными пятнами. Слишком большие, слишком громадные, слишком невозможные, чтобы замечать таких жалких существ, вроде нас, они продолжали путь по небу, безразличные и надменные.

Стивен подо мной начал менять направление. Птица Тутенга впереди взяла выше, остальные двинулись следом, стремительно скрываясь под покровом облаков. Мы сновали между меньшими аэроблями, держась за пределами их досягаемости – да, бесконечная серая пелена прятала нас, но рисковать было неразумно.

Не с той целью, которую мы преследовали.

Флагман, не просто громадный, но исполинский, плыл в середине флота. Мы будто целую вечность пролетали под его килем, а он таращился рядами пушек, словно чудовище с сотней черных глаз.

Нас никто не заметил – ну, разумеется, иначе мы бы уже вовсю неслись к земле, пылая и обделываясь по пути, – однако пугало не это. Если на остальных кораблях даже вполовину меньше огневой мощи, хватит одного, чтобы озарить все небо.

Я невольно задумалась, что же увидят с земли. Огонь пушек? Сам корабль? Или только услышат стрекот саранчи, поднимут голову, и мир вокруг взорвется?

«Хватит, – я помотала головой. – Хочешь, чтобы народ трепался, мол, Сэл Какофония растекалась мыслью по древу, когда должна была что-нибудь взрывать? Глаза разуй, идиотина, цель впереди. – Я задумалась. – Точнее, внизу».

Мы поднялись выше, пока холодный воздух не стал жечь огнем, а внизу не растянулась палуба флагмана. Хорошо, что я в тот день ничего не ела.

Потому что мне определенно не нужно, чтобы народ трепался, что Сэл Какофония обосралась.

Пушки. Броня. Штык-ружья. Клинки. И солдаты.

Тьма, мать их, солдат.

Вдоль бортов выстроились пушки и длинностволки, стальные, новенькие, блестящие, жаждущие битвы. Расчеты сновали по палубе с зарядами севериума и вечными алхимическими факелами. Паладины, передвижные доспехи, сжимали алебарды размером с очень высокого человека в огромных латных рукавицах, обходили корабль дозором и чернили небо севериумным дымом ревущих двигателей.

Одно прямое попадание любого такого – и меня не станет в мгновение ока, вместе с моим зачарованным палантином.

Я насчитала не меньше сорока.

Так что ага, можно сказать, дела обстояли не очень.

Я сохраняла самообладание достаточно, чтобы по крайней мере не орать. Мы с Джеро выверяли план до потери пульса: Какофония подожжет палубу и устроит сумятицу, чтобы Агне успела высадиться и зачистить палубу. Джеро и близнецы зайдут с другой стороны и повредят двигатели.

Все, что нам нужно – малость удачи, куча огневой мощи и…

Охереть не встать, это что, Драконоборцы?

Чтобы разглядеть их среди всех прочих штук, готовых меня прикончить, пришлось сощуриться. Мужчины и женщины, каждый в мудреных портупеях для снабженных двигателями переносных баллист, которые они сжимали в руках. Идеально подходящим к колчанам, полным болтами размером с гарпун.

Драконоборцы, ответ Революции на воздушное господство Империума, назывались куда внушительнее, чем были на деле. Но нельзя же назвать что-нибудь «Драконораздражальцем» и ждать, что тебя воспримут всерьез.

Но это, конечно, не означало, что мне хотелось проверить их мощь на своей шкуре.

И не означало, что план меняется. Человек с переносной баллистой, способной проткнуть копьем гигантскую птицу, в конце концов, все равно человек. А Какофония сжигал всех людей без разбора.

Я нашла глазами Джеро. Он глянул на меня, кивнул, прошептал слово.

И я приготовилась положить кучу народа.

Я подняла Какофонию, нацелила его ухмылку на палубу. Геенна раскидает всех, кого не сожжет сразу, и расчистит путь Агне. Я наблюдала за дозорными, выжидая, когда их соберется побольше…

Ага.

Я закрыла один глаз. Задержала дыхание. Спустила курок.

И ничего.

Никакого огня. Никакого хаоса. Даже сраного щелчка не было. Я снова нажала на спуск, ощутила под пальцем непреклонную латунь.

Он отказался стрелять. Единственное, что от него, сука, требовалось, и он выпендрился.

Джеро бросил на меня очень встревоженный взгляд. Я бросила на Какофонию очень-очень раздраженный взгляд. В ответ латунь ухмыльнулась, вскипела.

Заговорила.

– Давай не будем поспешать, – прошептал мне Какофония. – Разве ты не чуешь?

Я чуяла, что план по-царски накрывается пиздой, но, думаю, он говорил не об этом.

– Что? – буркнула я в ответ. – Враг?

– Может быть. А может быть, нет. Есть на борту этого варварского судна нечто… нечто, чего я не ощущал… – я буквально чувствовала, как латунь изгибается усмешкой. – С начала нашего знакомства.