их стиль. Но объединяет их все одно – яркая личность автора, через которую преломляется любая тема.

Взять хоть самый известный репортаж Уоллеса «Может, это и интересно, но повторять не хочется» из его первого же одноименного сборника – огромный текст о путешествии на круизном лайнере, в свое время прогремевший так, что с отсылкой нему даже сделали серию «Симпсонов», где на заднем плане мелькает в качестве камео и сам писатель. Домосед-интроверт Уоллес, оказавшийся в круизе, вскрывает каждый аспект собственного опыта в частности и туризма в целом, погружаясь от такой поверхностной темы в прямо-таки океанические глубины – как фигурально, рассуждая о внутренней пустоте и искусственности развлечений на борту, так и вполне буквально, рассказывая о своем страхе перед акулами. Все это, конечно, с фирменным юмором, многословными запутанными фразами, изобильными сносками и прочим – не статья, а целый микрокосм творчества Уоллеса.

«E unibus pluram» – уже куда серьезней, это практически манифест писателя на другую важную для него тему: губительные свойства иронии и влияние телевидения на культуру США. Рассуждения о важности банального и о зоне, свободной от иронии, занимают большое место в той же «Бесконечной шутке», а в этом сборнике мощно продолжаются, например, в статье «Достоевский Джозефа Франка», где Уоллес вроде бы пишет рецензию на биографию, а на самом деле задумывается, что значит быть хорошим писателем в век иронии и постмодернизма – да и вообще что значит быть хорошим человеком: «Я хороший человек? В глубине души я действительно хочу быть хорошим человеком или только казаться хорошим человеком, чтобы меня одобряли люди (в том числе и я)? И есть ли разница? Как вообще понять, не вру ли я сам себе в моральном смысле?»

Один из лучших примеров такого метода Уоллеса дает другая его легендарная статья – «Посмотрите на омара». Фестиваль омаров в Мэне вдруг становится поводом задуматься о страданиях животных, которых мы употребляем в пищу[499]: «…думаете ли вы о (возможном) моральном статусе и (вероятных) страданиях животных? Если да, то какие этические убеждения вы разработали?.. Если, с другой стороны, вы вообще не задаетесь такими вопросами… а весь предыдущий абзац воспринимаете как бесполезное самокопание, тогда что именно позволяет вам чувствовать себя нормально в глубине души и просто не замечать этой проблемы?»

То есть практически каждая тема, даже нелепая на первый взгляд, была для Уоллеса поводом задать какой-нибудь совершенно банальный (читай – вечный) вопрос и попробовать разобраться в нем хотя бы для себя – а мы за этим можем наблюдать на бумаге, практически в прямом эфире. Будь то заметка «Просто спрашиваю» на такие серьезные темы, как 11 сентября и допустимая цена свободы и демократии, или статья «Большой красный сын», где поход на церемонию условного порно-«Оскара» выливается в рассуждения о том, чем нас вообще привлекает порно и не может ли быть так, что самое ценное в нем можно увидеть в глазах актеров, – везде Уоллес подчеркнуто отбрасывает иронию (но не юмор) и копается в себе, подавая пример и нам. Да что там – он когда-то и в предисловии к сборнику, для которого отбирал лучшие эссе года, умудрился удариться в размышления о том, как человек в наше время вообще может что-то знать, решать и выбирать.

Правда, при всей многосложности и изощренности его текстов надо сказать и об отрицательных их сторонах – в частности, собственно о многосложности и изощренности. Все-таки у публицистики свои требования, и легко можно представить, как сходили с ума редакторы Уоллеса. Например, Колин Харрисон из «Харперс», работавший со статьей о круизе, жаловался, как было трудно впихнуть в журнальный формат весь массив сносок, как за каждую приходилось торговаться с Уоллесом, – в итоге получилась самая длинная публикация в «Харперс» за все годы его работы в журнале.

Особенно интересный в плане критики момент отметил друг Уоллеса, не менее значительный писатель Джонатан Франзен, – а именно довольно свойские отношения с истиной (опять же, «не журналист»). Скажем, не было на самом деле никакой одаренной девочки-шахматистки из статьи о круизе, как не было и двух рассказчиков – «ваших корреспондентов» – из статьи о порно[500], а читатели еще одной знаменитой статьи, о Роджере Федерере (казалось бы, на любимую Уоллесом теннисную тему), отправляясь на YouTube пересматривать тот самый матч из текста, обнаруживали, что он как-то вроде бы вообще не похож на свое описание[501]. Хотя Уоллес очень серьезно собирал матчасть, делал он это совершенно бессистемно, копаясь в том, в чем вдруг восхотелось, а не в чем стоило бы копаться репортеру или литературному критику. Впрочем, он и сам это признавал: «Если заказываете писателю нон-фикшен, ждите украшательств».

Разумеется, далеко не Уоллес придумал литературную журналистику с личным подходом. «Новая журналистика» появилась еще в шестидесятых, гонзо Хантера Томпсона пошло с семидесятых. В таком случае что же выделяет его эссе, кроме сносок, эрудиции или антииронических посылов, почему вообще говорят о нем как явлении?

Лучше всего это объяснит венчающая сборник речь для выпускников Кеньон-колледжа, которая еще до своей отдельной публикации развирусилась в интернете. Уоллес дает выпускникам простейший совет – по жизни ставить себя на чужое место, – но делает это так, как умел только он. Чтобы совсем уже не фанбойствовать, уступлю здесь место авторитету – например, критику А. О. Скотту, так описавшему авторский голос Уоллеса: «Многословный, жалобный, самоуничижительный, легкомысленный, тяжелый, навязчивый, ироничный, почти патологически самосознающий (и практически не дробящийся на цитаты меньше тысячи слов) – его, даже услышав впервые, узнаешь с ходу. Это же голос в твоей голове. По крайней мере в моей».

«Он помог меня освободить – как и многих современников», – сказала журналистка Мария Бустильос, имея в виду раскрепощение стиля. Но это, конечно, не узкоспециализированный эффект, его легко можем почувствовать и мы: это же наш представитель, это голос в нашей голове[502] читает Кафку и Апдайка, комментирует «Терминатора» и фильмы Линча, подстебывает, когда приходишь на официальный ужин в футболке с принтом «пиджак», рассуждает с умным видом, говорит глупости, стыдится по мелочам, пытается понять, как мы так спокойно едим других живых существ или как быть хорошим человеком.

А еще, помимо прочего, хвалит Кормака Маккарти. Ну, тут уж окончательно становится понятно, что Уоллес – интеллектуал с отменным вкусом: Маккарти надо читать, даже не спрашивайте.

Библиография

Been, Eric. David Foster Wallace: Genius, Fabulist, Would-Be Murderer: A conversation with Wallace biographer D. T. Max // The Atlantic. 06.09.2012 (https://www.theatlantic.com/entertainment/archive/2012/09/david-foster-wallace-genius-fabulist-would-be-murderer/261997).