— Заткнись, гаденыш…

— Турецкий, ты что, не понимаешь, что сейчас уже все войска подняты по тревоге? Мы еще с тобой можем мирно договориться, — говорил он, потирая бок рукой.

— Это баба с мужиком может договориться, а мы с тобой, сука, никогда не договоримся! — ответил я.

— Ты что, следователь, хочешь, чтобы страной правили не мы с тобой, а продажные масоны из-за океана? Подумай сам, Турецкий, еще не поздно!..

— Я за Россию с тобой говорить не буду, я за Таню Холод тебе скажу! — рявкнул я. — Ты мне, а не военному трибуналу ответишь за Таньку, за Гусева, Самохина с генералом Сельдиным!..

Я по-прежнему несся по снежной дороге, не зная, куда она меня приведет. Приведет же куда-нибудь, вот только бы не к военному аэродрому…

Проселочную дорогу, по которой мы ехали, пересекал заснеженный грейдер. Я не знал, в какую сторону повернуть, налево или направо. Решил повернуть на серп полумесяца, зная, что Москва должна находиться к северу от Смоленска.

Увидев мою минутную растерянность, Ваганов вдруг схватился обеими руками за мой пистолет, задрав его над своей головой. Я мгновенно кинул ногу на тормоз, Ваганов сильно ударился головой о ветровое стекло. Машина оказалась на краю дороги, покрытой ледяной коркой.

«Волга» начала медленно скатываться вниз по заледеневшей насыпи.

Ваганов по-прежнему не выпускал из рук пистолета, пытаясь вырвать его у меня.

Нога соскользнула с педали тормоза, «Волга» уже быстро катилась вниз. Я отпустил руль, перехватил обеими руками пистолет и нажал на спуск. Прогремел выстрел. На ветровом стекле появилась дыра с расходившимися от нее многочисленными трещинами.

Но Ваганов не собирался униматься. Отпустив пистолет, он вцепился своими лапами мне в горло.

Я услышал треск, машина вдруг начала оседать. Я понял, что «Волга» оказалась на льду реки, который сейчас проваливается под нами.

Пытаясь освободиться от рук Ваганова, мертвой хваткой вцепившихся мне в горло, я выстрелил. Вагановская хватка ослабла.

Лед трещал, машина уже погружалась в воду. Я понял: если она уйдет под лед, дверцу мне не открыть; я толкнул дверцу, вода хлынула в салон.

И тут вдруг до меня дошло, что я не убил Ваганова; он хрипел, держась рукой за окровавленную шею.

Если даже я и успею выпрыгнуть на лед, то Ваганов не сможет выбраться из машины, он утонет. Разве это смерть для военного?! Генерал должен умереть от пули.

— Прощай, «Армейская Панама»! — крикнул я и нажал на спусковой крючок. Я выстрелил Ваганову в висок. Его голова откинулась на плечо.

Машина уже наполовину погрузилась, и я сидел по грудь в ледяной воде. Бросив прощальный взгляд на окровавленную, с открытыми глазами голову Ваганова, я начал лихорадочно выбираться из машины, цепляясь за острые края льдины.

Через несколько секунд после того, как мне удалось выбраться на лед, «Волга» скрылась под черной водой.

Чувствуя, как тяжелеет на мне от налипшего снега мой леденеющий цивильный костюм, я по-пластунски дополз до берега. Еще минут десять у меня ушло на то, чтобы вскарабкаться на насыпь дороги.

Машин не было, я стоял на дороге минут десять, стуча зубами и чувствуя, что превращаюсь в ледышку. И тут вдалеке замаячили две фары. Я подумал, что это, естественно, машина военных, спрыгнул с насыпи в снег. Но по приближающемуся шуму мотора понял, это «КамАЗ». Я бросился на дорогу и остановил рефрижератор.

Увидев мой пистолет, который я не выпустил из рук, перепуганный шофер без лишних вопросов довез меня до райцентра Борновский, где высадил возле районного отделения милиции.

Первое, что я попросил у дежурного по отделению милиции, — водки, а потом уже — телефон.

Три дня я отлеживался после моего купания в ледяной Десве. Как ни странно, воспаления легких я не подхватил, лишь небольшой бронхит. Я кашлял, бухая на всю квартиру, но температуры почти не было. Каждый день ко мне приходил врач из нашей поликлиники, говорил, что ничего страшного, выкарабкаюсь. Свозили меня на рентген, который подтвердил: воспаления легких нет.

Целыми днями я пил горячий чай с медом, разбавляя его спиртом.

Но долго бездельничать не пришлось. Уже на второй день болезни я начал строчить рапорт обо всем, что со мной произошло.

Грязнов с Меркуловым пришли ко мне лишь через три дня, когда вернулись из Ильинского. Они принесли бутылку спирта.

Мы расположились на кухне, выпили. И только потом ребята рассказали, что главврач Кузьмин был найден с дыркой в голове, он покончил с собой. Но, возможно, его пристрелил кто-то из своих же — контролеры или кто-то из военных. Заниматься Кузьминым особо — не было времени.

Контрразведчики, которые до сих пор шмонают военный аэродром, пока о своих результатах не дали знать. Известно лишь, что майор Брагин пропал, не иначе как, хоть и раненый, пустился в бега.

Командир авиаполка делает невинные глаза: мол, он ничего не знает и не знал о планах бывшего заместителя командующего. Он занимается приемом и обустройством наших офицеров, которых переводят из Германии под Смоленск. Офицеры и солдаты проводят плановые учения по повышению боевой и политической подготовки.

Заместитель командующего ЗГВ застрелен сбежавшим сумасшедшим, Ивановым Сергеем Сергеевичем…

— Вот, собственно, и все, Турецкий. На тебя никто ничего не повесит. Даже Звезды Героя бывшего Советского Союза или Звезды Героя России — не жди!.. — закончил Костя Меркулов не без иронии.

— А я и не жду, — ответил я.

И мы вновь сдвинули стаканы, в которых плескался едва разведенный спирт.

Поздно вечером наконец-то позвонила Ирина. Услышав ее голос, я чуть не прослезился от нахлынувших чувств.

— Саша? Саша, куда ты пропал?! Я столько раз звонила, ты не брал трубку! Где ты был, я так беспокоюсь!

— Со мной все в порядке. Правда, простыл немного, но ничего страшного, небольшой бронхит. Меня отправили на недельку в санаторий — подлечиться. А не звонил, потому что не хотел, чтобы ты волновалась, думая, что я лежу при смерти в больнице.

— Саша, нельзя же так пугать! Я хочу извиниться, что не приехала встречать с тобой Новый год. Я была занята, новогодняя программа — сам понимаешь. А ты, видимо, уже подумал Бог знает что?

— Нет, Ирка, глупая ты моя!.. Я так и понял: ты занята, пляшешь снегурочкой возле елки, веселишь публику.

— Какой ты у меня глупый все-таки, Турецкий, что сам не позвонил из санатория. Значит, ты на меня не сердишься?

— Нисколько! Я очень соскучился по тебе! Вот только кашель пройдет, обязательно прилечу к тебе, если примешь, конечно.

— Я буду ужасно рада, я буду тебя ждать… Скажи, а может быть, ты сам давно догадался, поэтому не звонил?