Конечно, знакомое. Тот самый парень, который сманил Йена из танирской полиции на Землю. Я видела его дважды, оба раза мельком. Пожалуй, единственное, что в нем впечатляло сразу, – его хладнокровие. Хотя, мне кажется, Трупом его прозвали из-за фамилии. Йен упоминал, что он чрезвычайно умен и дальновиден. У меня не было возможности убедиться в этом.

– Знаешь, почему я сейчас сдаюсь тебе? Дурацкий момент, конечно. И если подключить мозги, то мне не следовало бы этого делать. Но ты похоронила Леони. Ты вообще почему-то решила, что несешь ответственность за чужие преступления. Не удивлюсь, если ты думаешь, будто в смерти Леони есть доля твоей вины. Не уследила, опоздала, все такое. Я тебе кое-что скажу. Во-первых, это я уговорила Леони сдаться федералам. И очень жалею, что не дожала ее в одном аспекте: она хотела поехать к Хикати, а я – чтобы она сдалась Хэму. Но я подумала – фигня, я завалю Дуглас, тогда Леони может сдаваться кому угодно. Дуглас надо было валить, эта сука все равно добралась бы до Леони. И я не уточнила дату, когда Леони собирается приехать в Эдинбург. Ошиблась в расчетах на один день. А во-вторых, я видела Дуглас утром того дня. Но момент был не очень удачный, хотя она меня не заметила. Я подумала: да фигня, вечером навещу ее. И подобью кое-какие итоги. А через два часа стало поздно. Мне рассказал Хэм. Я тогда сломалась. Раньше смеялась над этим выражением, а тут поняла. Как будто услышала этот треск внутри себя. Леони была последней из живых, кем я дорожила по-настоящему. Хэм? Не-ет. Помню, я еще подумала: хорошо, что я к нему равнодушна. Почему-то те, к кому я равнодушна, живут дольше. Он рассказывал мне, что ты позаботилась о похоронах и отправила детей Леони на Сонно, – а я смаковала мысль, что вот сейчас завалю главную гадину и сдамся. Нет, не тебе. На самом деле я планировала не тебя. Я хотела пойти к твоей подружке Вере Харрис. Я не могу сдаться мужику.

– Думаешь, Веру обмануть проще?

– Нет, думаю, что кузен ее мужа вполне может стать для меня тем человеком, которым для Даймона стал Алистер Торн Маккинби.

Я не засмеялась и не зевнула с подчеркнуто скучающим видом. Я вообще не переменилась в лице. Строго говоря, я уже секунд пять прислушивалась к легкому шуму с той стороны, откуда пришла Радха Шетти. Человек, один, мужчина. Не скрывается, идет открыто. Когда подойдет вплотную, еще и постарается внимание привлечь – он знает, что я вооружена, и совсем не хочет наткнуться на пулю.

– Радха, Даймон готовил себе тылы лет двадцать. Это во-первых. А во-вторых, никакие тылы не спасли бы его. И никакие его ценные сведения. Просто у нас нет чисто технических средств, чтобы посадить его. Не брался он существующими методами. Август, не сомневаюсь, взломал бы его на допросе, только признание – недостаточное основание для обвинения и приговора. Любое признание надо подтвердить уликами. А улик Даймон не оставлял. В отличие от тебя. Поэтому сведениями он заплатил не за свободу – ее он добыл себе сам. Он заплатил за то, чтобы ему не рыли яму. Фактически он подмазал самолюбие тех, кто мог серьезно навредить ему в будущем. Но поверь мне на слово: если вдруг изобретут аппарат, позволяющий считывать воспоминания, и если данные, полученные таким образом, признают достаточной уликой, Даймон тут же сядет на всю оставшуюся жизнь. И все это понимают. Он тоже. Именно поэтому он изо всех сил нарабатывает себе репутацию, хватаясь за самые безнадежные дела на благо государству. Не для того, чтобы его отпустили с миром. Для того, чтобы в тюрьме, отсиживая свое пожизненное, быть полезным. Чтобы его по-прежнему привлекали для решения деликатных задач.

– Прописные истины, Берг, – сказала Радха. – Аксиомы. Думаешь, я хочу чего-то другого? Я уже сказала, меня вполне устраивает тюрьма. На воле, безусловно, лучше. Но меня не ждет хорошенькая рыженькая Оленька, девочка из приличной семьи, которая в любую секунду может выскочить замуж за кого угодно, даже и за царевича. Это Даймону сильно повезло, что у царя не было сыновей. Ты ее видела?

– Нет, – соврала я.

– Копия Леони. Только моложе и счастливей. Потому-то Даймон всегда ненавидел Леони. Он же сначала познакомился с ней. Я тогда была его ученицей, ну и, как водится, влюбилась по уши. Соответственно, делилась с ним всем, чем дорожила. Он ко мне относился снисходительно, дары мои принимал с великолепной небрежностью. Нет, мы так ни разу и не переспали. Он в этом плане дико принципиальный – с коллегами не спит. Причем не только принципиальный, но и честный: ушла в отставку – тогда можно. Боялся, что если завести служебный роман, то это плохо скажется на работе. Я как-то спросила его – уже много позже, был у нас еще один период взаимного расположения, – спал бы он со мной, не будь я разведчицей? Мне понравился его ответ. Тогда. Потом я поняла, что он этак вежливо меня отшил. Он сказал, что с той девочкой, которая была до Джона, Хэма и Ордена, он бы не только спал. Не исключено, что даже и женился бы. Сомнительно, чтобы брак оказался прочным, но попытку бы он сделал. А та я, которая получилась после всех передряг, ему неинтересна. Как он выразился, хорошо гальванизированный мертвец. Горячее тело и вымороженная душа. Я не замедлила попрекнуть его Леони. Он расхохотался и сказал, что Леони, в отличие от меня, просто возомнила себя то ли свергнутой царицей, то ли серым кардиналом в вечернем платье. Но она не зомби, как я. Тогда-то я и узнала, что увивался он за ней, как чокнутый кобель за течной сучкой. Только она, – Радха хихикнула, – ему не дала. А потом он встретил Оленьку и понял, что это его шанс.

– А когда ты поняла, что теряешь слух? – спросила я. – Или оглохла сразу?

Словесный фонтан, бивший из нее, иссяк мгновенно. И смотрела она наконец-то твердо в глаза. Подняла руку, коснулась мочки левого уха:

– Этим еще немного слышу.

– Вот на этом давай закончим. Ты сдаешься потому, что тупо не услышишь убийцу, если он залезет к тебе в дом. А убийца ходит за тобой по пятам. И Дуглас ты хотела грохнуть не ради Леони, а ради того, что ты не смогла бы засечь даже эту дилетантку. Ты бы легла в клинику, деньги-то есть, только в клинике никто не стал бы охранять тебя. Особенно пока ты отходишь от наркоза. Ты могла бы безопасно прооперироваться на Сибири, но туда тебя не пустит Даймон. Тогда тебе пришло в голову, что тюрьма гарантирует тебе жизнь. А если удастся отстоять часть накоплений, – должны же быть у тебя и честные деньги, хоть сколько-нибудь, – то ты вполне сможешь прооперироваться в тюрьме. Опять же, если ты докажешь свою нужность государству, тебя могут привести в порядок и вовсе бесплатно.

– Согласись, отличное решение? Меня никто не ждет, мне некуда спешить, я могу позволить себе просидеть и двадцать лет. Через двадцать лет я буду еще не старая. Зато живая и здоровая. Поверь, мне есть чем заплатить государству за тюрьму, из которой я выйду здоровой.

В двадцати метрах справа и выше по склону кто-то коротко свистнул. Радха не услышала. Она заметила только, что я повернула голову, дернулась было – федералы не подкрадываются скрытно, – но я пошевелила пистолетом. Она снова уселась на ту же кочку, лицо ее окаменело. Почему-то, глядя на Радху, я подумала: ее сломало не предательство мальчика. Ее сломало осознание, что она некрасива. Мальчик отказался от нее, потому что счел недостаточно привлекательной для себя. И любовь Хэмилла Корпа уже ничего не могла ей возместить.