Радио, телевидение, газеты раздувают вокруг Травкина истерию. Его жизнь превращается в непрерывное турне; он вызывает обожание обывателей, его привозят в родной городок на правительственной «чайке», он — главная звезда новогоднего «Голубого огонька»; сотрудник местного музея пытается приобрести у жены права на его череп; комичная, нелепая по самой своей природе слава растет как снежный ком (пока не выясняется, что Травкин стал жертвой диагностической ошибки некомпетентных дантистов и зубов у него все-таки столько, сколько положено). При чем здесь Гагарин? Сейчас, пожалуй, и не догадаешься, а в 1965-м было очевидно, что «Тридцать три» — сатирическая комедия, высмеивающая культ космонавтов[47].

Авторы фильма не то чтобы намекают на то, что все космонавты — самозванцы, но дают понять, что, какими бы значительными ни были совершенные ими вселенские подвиги, достоинства их самих как личностей абсурдно раздуты, а те почести и привилегии, которые им достались, чересчур велики. И, уж в любом случае, тот, кто слишком долго живет на дивиденды от однажды совершенного подвига, выглядит смешным и жалким. Естественно, в какой-то момент в фильме Травкину попадается на глаза метафорическое зеркало: клетка с белкой в колесе.

Есть мнение, что если послеполетная жизнь Гагарина и представляет какой-либо интерес, то не для биографа, а для историка, исследующего повседневную жизнь советской элиты в 1960-е. Ведь после 1961 года Гагарин превратился в живой сувенир, а вся его деятельность, по сути, сводилась к тому, что он высаживал елочки, разрезал ленточки, целовался с королевами и киноартистками, ну и, по вечерам, прокручивал дырки в кителе для новых орденов; разве нет? Подобного рода представления стали возникать вовсе не задним числом; уже в 1963 году Гагарин и другие успевшие к тому времени слетать космонавты подвергаются резкой критике собственного начальства: «кушают, как верблюды», «стригут купоны», «присваивают чужой труд», «не пишут, а только подписывают», «работать не хотят», «занимаются тунеядством», «надо решить, какие у нас космонавты — разового или многоразового действия» (9).

И, конечно, несмотря на то, что Гагарин тщательно контролировал себя, чтобы никто не мог обвинить его в «зазнайстве», трудно было не увидеть, что Гагарин изменился.

«В 1961 году перед полетом в космос Гагарин был старшим лейтенантом и имел вес 64 килограмма. Через три года он стал полковником, депутатом Верховного Совета, членом ЦК ВЛКСМ и почетным гражданином десятков городов. Он заметно пополнел (до 72–73 килограммов), немного обрюзг, перестал систематически заниматься спортом» (9). Он раскатывает по Москве на красном французском гоночном автомобиле (который в какой-то момент пришлось перекрасить в черный цвет; красный выглядел слишком вызывающе даже для первого космонавта). Он завсегдатай «Голубых огоньков» — и вся страна наблюдает, как он снимает на портативную кинокамеру, немыслимый по тем временам гэджет, эстрадных артисток. Он привозит из-за границы горы подарков, в том числе «веселые» — то есть раздражающие невыездных — сувениры: взрывающиеся сигареты (прикуривший оказывается засыпан табаком; реплика Юрия Алексеевича: «Забыл? У нас не курят!») и ручки с выплескивающимися на одежду чернилами (которые, впрочем, вскоре исчезают без следа). Он всегда при деньгах — и с видимым удовольствием угощает знакомых дорогим алкоголем, не глядя на буфетные и ресторанные наценки. Леонов так описывает гагаринскую экономику: «Как полковник и командир отряда он получал 380 рублей. За полет в сложных условиях платили по два рубля в минуту, в простых условиях — рубль. То есть за эти полеты было еще ну рублей 150–180 в месяц» (3).

На самом деле, Леонов, скорее всего, ошибается. В 1962 году был принят секретный документ о размерах должностных окладов, в котором сказано, что для просто космонавтов он составляет «до 350 рублей», для «инструкторов-космонавтов — до 400 рублей; для старших инструкторов-космонавтов — до 450 рублей» (4). Гагарин был старшим инструктором. Более того, у Каманина в «Скрытом космосе» приводится выписка из зарплатной ведомости, из которой следует, что со всеми надбавками Гагарин получал до 640 рублей в месяц — во времена, когда зарплата первого секретаря ЦК КПСС составляла 800 рублей. Сведения датированы мартом 1962 года (9), когда Гагарин был еще майором; то есть суммы надбавок за выслугу лет и звание в дальнейшем ощутимо увеличились. Время от времени Гагарину давали денежные премии, а еще его делали своим наследником разные люди. Например, в декабре 1967-го «подданная Соединенных Штатов Роджерс (штат Калифорния), умирая, завещала по три тысячи долларов Гагарину и Титову»(9). Однако, поскольку все отношения с заграницей контролировались, использовать эту валюту Гагарину не удавалось: он сдавал ее государству (официально это называлось «передать средства в Фонд мира»).

Он становится разборчивым в том, что касается одежды; носит хорошие костюмы, — есть фотографии, на которых их даже можно назвать шикарными — галстуки, шляпы, длинные пальто, темные очки; те, кто имел возможность наблюдать за ним до и после полета, отмечают, что «Юра стал франтом» (11). Нет-нет, ничего слишком экстравагантного, однако тирольская охотничья шапочка привела его преподавателя из Академии Жуковского в некоторое изумление (12).

Он заядлый бильярдист. Он азартный болельщик. Он спец по шашлыку. Он эксперт по русской бане и финской сауне. Он охотник, о чьих трофеях складываются легенды. Это уже не «элементы сладкой жизни» — это она, сладкая жизнь, и есть.

Словом, если вас раздражал Гагарин и у вас было право голоса, — вы имели много поводов сказать ему, что он «кушает, как верблюд», «занимается тунеядством» и т. д.

Автору всех этих обидных формулировок генералу Одинцову трудно было осознать, что быть звездой, радовать собой людей — и делать все, чтобы энергия этой радости не уходила в космос, а работала на благо государства, — все это и вправду было работой. Советский Союз 1960-х был страной, испытывавшей колоссальный дефицит потребительских товаров; это означает, что люди жили в условиях перманентного товарного голода. При этом государство нуждалось в их труде, но расплачиваться за него не могло. Обмен был очевидным образом неравноценен — и чтобы сгладить раздражение, требовалась социальная смазка. Именно в таком качестве и использовали Гагарина — потому что он был живым доказательством того, что деньги, недополученные гражданами и экспроприированные в пользу государства, были не украдены, а потрачены по назначению — на укрепление оборонного потенциала, на создание положительного образа страны, на инвестиции в технологии. И поскольку подобного рода пропагандистских инструментов — которые по-настоящему убедительны и которые не девальвируются со временем — было немного, пользовались им на 200 процентов.