Сферой, где положение вещей было особенно неопределенным, – что подчеркивало внутренние противоречия самого атеистического проекта – была проблема ритуалов. Несмотря на широкое внедрение социалистических обрядов, молодые люди продолжали соблюдать обряды церковные, и пропагандисты не знали, что предпринять, когда они «практически сталкиваются с этим вопросом»: «Ну, мы знаем, что [социалистический] обряд бракосочетания очень нужный и хороший обряд, но он не так торжественен, как в церкви, хотя, конечно, эмоциональность и торжественность в нем есть… А как другие обряды? Думается, что не одни атеисты должны думать над разработкой этих обрядов»878. Редакция газеты «Правда» продолжала критиковать за идейную пассивность тех, кто публично поддерживает атеизм, но за закрытыми дверями участвует в религиозных обрядах; но и позиция самой партии за закрытыми дверями расходилась с делами879. В 1967 г. на встрече директоров Домов атеизма один из участников задал вопрос Лисавцеву, курировавшему религиозные вопросы в ЦК КПСС: можно ли по-прежнему критиковать в городской прессе коммунистов за соблюдение религиозных обрядов и «как лучше поступить в таком деликатном случае?». Лисавцев указал, что позиция партии по данному вопросу выражена ясно: «По поводу этого деликатного дела есть указание Ленина. Он за то, чтобы исключать коммунистов из партии, которые отправляют религиозные обряды. Что касается публикации, то мы никогда не стеснялись открыто критиковать наши недостатки. Это говорит о нашей силе, а не о слабости»880.

Но если партия четко указывала генеральную линию, кадровые работники Совета по делам религий (СДР) – правительственного учреждения – были менее категоричны. Когда Ивану Бражнику, заместителю председателя СДР, задали схожий вопрос на семинаре по атеистической работе, его ответ был более уклончивым. «Я могу привести случаи, когда комсомольские билеты предъявляют [при крещении ребенка] потому, что нет другого документа, а при крещении требуется предъявить документ… – заметил Бражник. – Фактов крещения детей неверующими родителями много, причины разные, поступать надо в этих случаях также по-разному. Одна мера наказания и требований к коммунистам, комсомольцам, другая – к беспартийным». Но когда Бражника спросили, должен ли член партии выполнить последнюю волю верующего отца или матери, если они хотят, чтобы их «похоронили с попом», Бражник ответил: «Я думаю, что должен»881. Еще более красноречивый пример: Плеханов сообщал председателю СДР Куроедову, что в 1974 г. чиновник СДР г. Москвы отпевал своего отца в московской Троицкой церкви и что на отпевании присутствовали несколько служащих совета882. Проблема соблюдения религиозных обрядов, таким образом, служила своеобразной лакмусовой бумажкой верности идеологическим предписаниям партии тех людей, которые по долгу службы были обязаны бороться с религиозностью и насаждать атеизм883.

Пока ИНА боролся за переосмысление миссии атеизма с учетом новых социально-политических реалий, местные атеистические кадры критиковали центр за отсутствие руководящих указаний. Атеистические работники, приезжавшие на конференции ИНА, чтобы получить практические советы, как правило, уезжали обратно разочарованными. На одной такой конференции председатель атеистического совета московской фабрики «Красное знамя» пожаловался, что сотрудники ИНА ставят вопросы и сообщают информацию, но не дают ответов884. Комсомольский работник из Москвы заметил: «С точки зрения марксизма религия идет от нищеты и невежества. Но сейчас мы богаты, достаточно хорошо живем, но люди идут к богу»885. На другой конференции представитель Московского обкома партии задал вопрос о критериях религиозности и о том, должна ли религиозность измеряться доходами церкви, соблюдением обрядов или наличием икон886. Атеистические кадры также жаловались на застой в развитии теории и методов атеистической работы. Представитель Эстонии отметил, что материалы по атеистической работе, от книг по научному атеизму до лекционных программ, выпущены еще в хрущевскую эпоху и потому бесполезны, а новых пособий по атеистической работе не издают887. С ним согласилась лектор общества «Знание», директор школы из Загорска: «Можно взять план [атеистического воспитания в школе] 10-летней давности, и вы увидите эти же пункты и в теперешних планах. Почему? Потому что люди не знают, что делать, вернее, они знают, что делать, но не знают как». Жизнь, заключила она, «требует конкретные ответы на конкретные вопросы»888.

Все меньше ясности было и по вопросу о том, какую значимость партия на самом деле придает атеистической работе. Окулов доказывал, что даже если партия говорит о необходимости выработки научного мировоззрения, атеистическая работа для местных партийных органов остается далеко не самой приоритетной задачей. Он описывал ситуацию, с которой обычно сталкиваются представители центральных атеистических структур, когда во время поездок по стране они встречаются с местными партийными работниками: «Приходят в партийную организацию и спрашивают, кто сейчас отвечает за атеистическую работу? Называют Ивана Ивановича. А почему он, а не кто-нибудь другой? Да потому что, если поручить Ивану Ивановичу организационную работу, то он ее завалит. Дать ему партийное просвещение, также завалит, а тут делать нечего, вот мы и поручили это дело». Другой сотрудник атеистического аппарата описывал ситуацию так: «Говорят, что такое религия, за это особенно ругать не будут, а за другое будут. И пускают это дело на самотек». В результате, несмотря на значительные усилия и ресурсы, затраченные на подготовку кадров, в атеистическом аппарате по-прежнему недоставало квалифицированных сотрудников889.

Как центральные, так и местные атеистические кадры были разочарованы тем, что позиция партии в отношении религии по-прежнему оставалась колеблющейся, и это означало, что атеистические кадры часто оказывались не на той стороне генеральной линии. Как сформулировал это один сотрудник атеистического аппарата, сегодня ты можешь назвать верующего «религиозным фанатиком», а завтра тебя обвинят в «нарушении свободы совести»890. Общее настроение атеистического истеблишмента выразил Евдокимов, заместитель директора Института научного атеизма, рассказавший, что после недавней встречи один местный сотрудник заявил: если раньше по крайней мере общее направление атеистической работы было «более или менее ясно», то «теперь вообще ничего не ясно»891.