Стук продолжался.

Когда до двери оставалось всего несколько футов, Мэгги услышала знакомый женский голос:

— Мэгги, вы здесь? Прошу вас, впустите меня.

Она отбросила клюшку, включила свет и принялась возиться с замками и запорами. Когда она наконец справилась с дверью, то в смущении замерла на пороге, увидев перед собой незнакомую женщину. Голос совершенно не соответствовал внешности. Женщина с короткими, торчавшими во все стороны высветленными волосами была одета в спортивном стиле: в мягкий кожаный пиджак поверх футболки и синие, плотно облегающие джинсы. В руках она держала небольшой рюкзак. Только слабый след от кровоподтека и непроницаемая чернота глаз подсказали Мэгги, кто перед ней, хотя на то, чтобы осмыслить визуальную информацию и сделать вывод, ей потребовалось несколько секунд.

— Люси. Боже мой, это вы!

— Можно войти?

Мэгги только кивнула, пошире распахивая дверь, и Люси Пэйн прошла в кухню.

— Знаете, мне просто некуда идти, и я подумала, может, вы позволите остановиться у вас на два-три дня, не больше, а за это время я что-нибудь придумаю.

— Конечно, — заверила Мэгги, все еще не оправившись от потрясения. — Живите сколько хотите. Вы на себя не похожи. Я сначала и не узнала вас.

Люси повертелась перед ней:

— Вам нравится?

— Вы совершенно преобразились.

Люси рассмеялась:

— Вот и отлично! Не хочу, чтобы кто-то еще знал о том, что я здесь. Не все окружающие относятся ко мне с такой симпатией, как вы, Мэгги.

— Боюсь, что так, — вздохнула Мэгги, закрыла дверь на замок, скрепила створки болтами, заложила цепочку, выключила свет в кухне и провела Люси Пэйн в гостиную.

— Я пришла сказать, что искренне сожалею, — сообщила Энни Бэнксу вместо приветствия, появившись в среду утром в его кабинете.

Он только что просмотрел полученный из полицейского гаража отчет об обследовании «фиата» Сэмюэла Гарднера. Криминалисты, разумеется, обнаружили в салоне немало волос, и мужских, и женских, а также шерсть животных. Все находки были упакованы, снабжены этикетками и направлены в лабораторию. Для сравнения их с образцами волос Лиан Рей и подозреваемых требовалось время. Еще сняли множество отпечатков пальцев — предположение Бэнкса, что Гарднер неряха и грязнуля совершенно случайно оказалось верным. Вик Мэнсон, дактилоскопист, обещал выдать результаты «как можно скорее», но это не устраивало Бэнкса: данные требовались немедленно.

Бэнкс поднял глаза на Энни:

— Извини, о чем ты сожалеешь?

— Что устроила сцену в пабе и вела себя как дура.

— Вот как.

— Да, и о том, что наговорила о нас с тобой и о наших отношениях.

— Так что, я могу жить и надеяться?

— Да прекрати ты себя жалеть, Алан. Тебе это не идет.

Бэнкс, разгибая скрепку, уколол палец, кровь капнула на стол. В какой это сказке кололи палец… А, в «Спящей красавице»! Но он не заснет. О том, чтобы выспаться, можно только мечтать.

— Так что, мы будем жить дальше или ты будешь дуться и не замечать меня? Если собираешься так себя вести, поставь меня в известность.

Бэнкс не сумел сдержать улыбки. Она права! Он действительно очень себя жалел. И счел верным ее решение, поскольку их отношения были чреваты проблемами для обоих. Скажи ей об этом, подсказывал ему внутренний голос, будь мужчиной, не взваливай на нее всю тяжесть ответственности. Он оказался в затруднительном положении: о своих чувствах он никогда не говорил. Пососав палец, Бэнкс произнес:

— Да я и не собираюсь дуться. Дай мне немного времени, чтобы привыкнуть к нынешней ситуации. Мне было так хорошо с тобой.

— А ты знаешь, мне тоже, — подхватила Энни, и уголки ее губ чуть растянулись, изображая улыбку. — Думаешь, если я проявила инициативу, то мне легче? У нас разные цели, Алан. Разные стремления. И с этим ничего не поделаешь.

— Ты права. Обещаю, что не буду дуться, не стану к тебе плохо относиться, если и ты не станешь относиться ко мне, как к какой-то гадости, прилипшей к подошве твоей туфельки.

— Да неужели, черт возьми, ты считаешь, что я способна на такое?

Пока длился этот разговор, Бэнкс думал о Сандре и ее письме — это оно навеяло ему выразительный образ дерьма на подошве, — но вдруг до него дошло, что говорит-то он с Энни. Да, она права: все было хорошо и закончилось как надо. Он тряхнул головой, возвращаясь в реальность.

— Не обращай внимания, Энни. Мы друзья и коллеги, верно?

Энни, сощурив глаза, пристально посмотрела на него:

— Мне это не безразлично, понимаешь?

— Понимаю.

— И в этом тоже проблема.

— Все наладится. Со временем. Прости, но мне, кажется, ничего в голову не лезет, кроме банальностей. Может, они больше всего подходят для подобных ситуаций? Поэтому, наверное, они так и просятся на язык. Энни, не волнуйся, я сделаю все возможное, чтобы вести себя по отношению к тебе с исключительной вежливостью и уважением.

— Да что с тобой, черт возьми! — смеясь, спросила Энни. — Ну как ты можешь быть таким занудой!

Бэнкс почувствовал, что его лицо горит, но заставил себя засмеяться ей в ответ:

— Ты права. Ну а что с Джанет Тейлор?

— Упряма как бык. Я пыталась говорить с ней. Прокурорские пытались говорить с ней. Ее адвокат пытался говорить. Даже сам Чамберс пытался.

— У нее есть адвокат?

— Федерация прислала какого-то.

— В чем ее обвиняют?

— Ей собираются предъявить обвинение в убийстве в состоянии аффекта. Если она признает себя виновной со смягчающими обстоятельствами, то у нее практически все шансы, что обвинение будет переквалифицировано на непреднамеренное убийство.

— А если она будет вести себя так, как решила?

— Кто знает? Как решат присяжные. Они либо вкатят ей столько же, сколько Джону Хэдли, хотя обстоятельства совершенно разные, либо примут во внимание ее работу и ситуацию, в которой она оказалась, и оправдают за недостаточностью улик. Я думаю, что общественность вряд ли пожелает связывать нам руки, когда мы находимся при исполнении обязанностей, но одобрит ли она превышение пределов необходимой обороны? Угадать невозможно.

— Как она держится?

— Да никак. Пьет с утра до вечера.

— Дура.

— Кто бы спорил! А как продвигается расследование дела Пэйна?

Бэнкс рассказал, что удалось разузнать о прошлом Люси.

Энни только присвистнула.

— Что ты теперь намерен делать? — спросила она.

— Доставить ее в отделение полиции и допросить по поводу смерти Кэтлин Мюррей. Если, конечно, мы ее отыщем. Вообще-то это пустая трата времени: прошло больше девяти лет, да и ей тогда было всего двенадцать, но кто знает, вдруг что-то вскроется? Она проговорится, или мы докопаемся и сумеем предъявить ей обвинение.