Случилось так, что местный фотограф из «Филлмор Ист», Эмали Ротшильд, честолюбивая молодая женщина, взяла в тот день напрокат кинокамеру, чтобы во время предстоящего уик-энда сделать фильм о легальных абортах. Когда она поняла, что на сцену собираются выйти Джон и Йоко, то решила втихаря заснять все действо на пленку. Она устроилась недалеко от сцены и, используя широкоугольные линзы, сумела почти полностью запечатлеть на двух одиннадцатиминутных роликах все выступление.

Заппа уже в третий раз выходил на бис под непрерывные крики стоящей на ногах публики, когда неожиданно над сценой погас свет. Публика начала было неохотно покидать места, когда свет так же внезапно зажегся, и в течение какого-то времени никто просто не мог поверить собственным глазам. На сцене, как ни в чем не бывало, стояли Джон и Йоко! На Джоне был светлый замшевый костюм и красно-бело-синие кроссовки, которые он купил два дня назад на 8-й стрит, на Йоко – черная блузка, расстегнутая до середины груди, джинсы и широченный ремень. Как только публика узнала Леннонов, зал будто сошел с ума. Зрители залезали на сиденья, вставали на ручки кресел и орали во всю силу своих легких. Заппа наблюдал за публикой, без сомнения думая про себя: «Ну что за придурки! Как будто они что-то понимают в музыке!»

Джон, с красной гитарой в руках и жвачкой во рту, объявил, что сейчас они исполнят песню, с которой он выступал еще в «Кэверн». Несмотря на то, что он был явно не в своей тарелке и говорил в микрофон, точно в переговорную трубу, стоило ему запеть «Well (Baby Please Don't Go)» своим протяжным, жалобным голосом, накладывавшимся на зловещий стук барабанов, как зал мгновенно покорился его мастерству. В этот момент послышался странный, отвлекающий звук, который становился все громче. Этот звук, наподобие расстроенной электрогитары, повторял и искажал каждую из идеальных музыкальных фраз Леннона. Это была Йоко, которая решила поучаствовать в выступлении Джона. Но, странное дело, если ее назойливый голос звучал чужеродно, то внешне она выглядела в тот вечер как никогда соблазнительно. Она была молода, красива, сексуальна, полна экспрессии, а движения ее тела были чувственно грациозны, в то время как Джон всем своим видом давал понять, что дорого заплатил бы за то, чтобы находиться в этот момент где-нибудь в другом месте.

Следующий номер, который заключался в непрерывных выкриках слова «Scumbag!»173, сопровождавшихся ревом «кислотного» рока, заканчивался длинной кодой, в ходе которой Джон должен был сделать фидбэк, извлекая из гитары ровный понижающийся гул. Попытка выполнить этот простейший прием стоила ему стольких усилий, что он стал похож на бой-скаута, впервые разжигающего костер. Когда, наконец, гитара издала нужные звуки, их перекрыли вопли Йоко, – она никак не могла выбраться из мешка, который накинули ей на голову музыканты. «Ну, все, я вам больше не нужен, так что я отваливаю!» – заявил Джон и проскользнул за кулисы. Йоко долго не могла забыть, как Джон бросил ее одну – совершенно беспомощную – в мешке.

Когда несколько дней спустя Ленноны узнали, что их дебют на нью-йоркской сцене был заснят на пленку, они поспешили прибрать эту пленку к рукам. Эмали Ротшильд была приглашена в «Плазу», где смогла вдоволь налюбоваться суперзнаменитостями. «Я была поражена показным богатством и абсолютным пренебрежением к нему, – вспоминала она. – Всюду была разбросана дорогая одежда, а на телевизоре под пресс-папье лежала стопка стодолларовых купюр высотой в пару дюймов». Когда Ленноны спросили, сколько она хочет за пленку, девушка, осмелев при виде такого безразличия к деньгам, попросила монтажный стол Стейнбек стоимостью примерно двенадцать с половиной тысяч долларов. Джон и Йоко сразу согласились.

Свою нью-йоркскую штаб-квартиру Ленноны устроили на Бродвее, в офисе Аллена Кляйна в «АВКСО», на последнем этаже сорокаодноэтажного здания с бронзовыми стеклами. В это время Джон и Йоко были настолько влюблены в своего менеджера, что пели ему дифирамбы в каждом интервью. «Я люблю его, – говорил обычно Джон. – Благодаря ему я чувствую себя в безопасности... Впервые в жизни у меня действительно появились деньги».

Затем Йоко рассказывала о «творческом начале» и о «гениальности» Кляйна, объясняя, что за внешностью блестящего дельца скрывается «застенчивый и спокойный» человек.

«И такой беззащитный, – подхватывал Джон. – Он вырос сиротой. Представляете, насколько беззащитным может стать человек, у которого в детстве совсем не было опоры?»

Кляйн, со своей стороны, очень гордился собственными успехами в делах «Битлз», которых он ценил гораздо выше хулиганов из «Роллинг Стоунз», кроме того, он все еще не отказался от идеи снова собрать группу, по крайней мере в студии звукозаписи. А пока, вместе с Джоном и Йоко, он составлял счастливейшее трио в мире шоу-бизнеса.

Примерно в это время в офисе Кляйна объявился Джордж Харрисон. У него накопилось много новых песен, которые он хотел показать Джону. Они взяли гитары и уединились в пустой комнате, чтобы спокойно поиграть и попеть. Эл Стеклер, который в тот период был руководителем «Эппл», сидел вместе с ними и наслаждался музыкой, когда неожиданно дверь в комнату распахнулась. «Это была Йоко, – рассказывает Стеклер. – Когда она увидела, что там происходит, то тут же подняла жуткий визг, на что Джон сказал: „А ну катись отсюда к чертовой матери!“ Потом схватил ее, подтащил к двери, опрокинув по дороге стул, вышвырнул в коридор и захлопнул дверь. А затем приятели снова продолжили музицировать».

В июле, после возвращения Леннонов в Англию, произошла целая серия неприятных событий, так что никто не удивился бы, если бы в результате Джон передумал переезжать в Нью-Йорк. Началось с того, что ему отказали в выдаче визы на Сент-Томас, где должен был проходить процесс по предоставлению Йоко права опеки над Киоко. Если бы они были обычной семейной парой, выход из положения был бы прост: Иоко отправилась бы на суд, где требовалось только ее присутствие, а Джон спокойно поджидал бы ее дома. Но Джон не допускал и мысли о разлуке с Йоко. Поэтому Дэн Рихтер придумал хитрость, благодаря которой они сумели обойти иммиграционный запрет. Сначала Ленноны полетели на Антигуа, входивший в состав Британского содружества. Здесь они арендовали маленький самолет до Сент-Томаса. Перед вылетом Рихтер позвонил на радиостанции, расположенные на Виргинских островах, и сообщил, что ожидается прибытие Джона Леннона и что в аэропорту у него могут возникнуть проблемы с иммиграционными властями. И потому Леннон рассчитывает на поддержку своих поклонников. Когда самолет приземлился на Сент-Томасе, его окружила огромная толпа битловских фанатов, так что местные власти предпочли без лишнего шума предоставить Леннону разрешение на въезд в страну.

26 июля адвокат Тони Кокса предстал перед судом вместо своего клиента и потребовал, чтобы разбирательство было перенесено в судебную инстанцию Хьюстона, где проживал Тони. Если бы Тони удосужился приехать собственной персоной, он наверняка выиграл бы процесс, представив доказательства того, что Ленноны, которые до этого имели немало проблем с правосудием: наркомания, хранение наркотиков, попытка похищения ребенка, недостойны опекунства над девочкой. Отказавшись от участия в процессе, он сам подрубил сук, на котором сидел, и суд без колебаний решил вопрос об опеке над Киоко в пользу Йоко.