– Ну, с Богом. И правда: раз можете ехать, конечно, езжайте.

Дина встала со стула, села перед ней на корточки и снизу обеими руками обняла её.

– Никуда я от вас не уеду, вот что. Отправлю своих, и будем ждать, что с Варей решится. Отправлю своих, а сама здесь останусь. Я слово дала, что мои все уедут.

Она говорила отрывисто и так, словно обращалась к кому-то другому, а не к вспыхнувшей от её слов Елизавете Всеволодовне.

– Да, – быстро и решительно продолжала Дина. – В четверг мы простимся, и он не узнает. А слово я выполню, Татка уедет, возьмёт с собой папу, Илюшу, Алису и няню, конечно. А я здесь останусь. Когда он вернётся, скажу, что я тоже вернулась. Что жить без него не смогла. Не убьёт же!

Она всхлипнула.

– Что ты, Дина? – зашептала Елизавета Всеволодовна. – Разве я такую жертву приму от тебя? Боже сохрани! А что я Варваре скажу? Она гордая! Её даже Лёша ведь бросил!

– Как бросил?

– После того, что отсидел у них четыре месяца, он к ней не вернулся! – Елизавета Всеволодна всплеснула руками. – А как ведь любили друг друга! Ромео с Джульеттой! А вот посидел там, у них, и как будто отбили! Ни чувств, ничего! Старый, страшный! Варвара тогда никому не сказала. Стыдилась ужасно! Генерал пришёл к нам сюда, обнял её, зацеловал всю: «Прости меня, – говорит, – детка, прости! Это я виноват! Ведь это он из-за меня к ним перешёл!»

Елизавета Всеволодовна быстро перекрестилась.

– Такие времена! Ты, Дина, езжай. Меня тут уже научили кой-чему, я знаю, куда прошение подавать, что в нём писать… Завтра на Лубянку пойду, соседка обещала с Павликом посидеть… Бог даст, и отпустят.

Дина упрямо покачала головой:

– Никуда не поеду. Останусь с вами. Уеду, как Варя вернётся.

– А если… – еле слышно спросила Елизавета Всеволодовна. – Боюсь даже думать! А если она не вернётся?

Дина вжала свою голову в её колени. Елизавета Всеволодовна поцеловала её волосы дрожащими губами.

– Я, если бы не Варя с Павлушей, ни минуты на этом свете после Дмитрия Павловича не осталась бы! Прожили мы с ним жизнь, любили друг друга, во всём доверяли. А теперь я говорю: «Господи, – говорю, – благодарю Тебя, что Ты его к себе отозвал!» Варвара-то в деда пошла! Норовистые! А ты уезжай. Ты себя не губи.

Дина встала с колен.

– Ну, хватит об этом, – ответила она теми словами, которыми часто отвечал ей Алексей Валерьянович. – Сказала: останусь, так, значит, останусь. Меня там шофёр внизу ждёт, мне неловко. А вечером я к вам зайду. С Илюшей и с Татой. Еды принесём. Вам хватит надолго.

Она помолчала.

– Но Татке ни слова, что я остаюсь!

– А муж-то твой как же? – всхлипнула Елизавета Всеволодовна. – Жене ведь при муже положено быть…

Дина Форгерер вспыхнула до корней волос.

– Я хотела! Вы что, не верите мне? Я хотела! Вы вот с Дмитрием Павловичем встретились, а потом всю жизнь в любви прожили! А меня как будто связали! И с самой свадьбы так было! С самого первого дня! А я его правда любила! Ну, может быть, мне так казалось… Да разве сейчас в этом дело?

Шофёр стоял рядом с машиной, курил и разговаривал с человеком, которого Дина узнала даже прежде, чем он обернулся к ней.

– Откуда вы здесь, Мясоедов?

– Смотри-ка! Фамилию вспомнили! – засмеялся Мясоедов, и красная родинка на левом его веке опустилась, как будто хотела сползти под зрачок. – А я вот стою, поджидаю знакомых!

– Меня? – презрительно спросила Дина, вынимая шпильку из густых волос и снова вкалывая её в другое место, но не замечая при этом, что одна из огромных прядей выпала, напоминая то ли пучок тёмно-жёлтых водорослей, то ли клубок змей. – И сколько же времени вы поджидали?

– Не бойтесь: не вас! – ответил Мясоедов, разглядывая её. – А вы всё такая же! Не изменились!

– Пустите меня, я хочу сесть в машину! – приказала она.

– Так что? И езжайте! – вежливо посторонился он, по-прежнему изучая её глазами. – Отыщем, когда будет нужно.

– Вы что? Тоже служите? – не выдержала она.

– А как же? – приподнял брови Мясоедов. – Нельзя не служить революции, Дина Иванна.

Она села на сиденье рядом с шофёром, откинулась, рукою в перчатке прикрыла глаза.

– Сестрице привет! – негромко сказал Мясоедов и сплюнул сквозь зубы.

«Боже мой! – с ужасом и одновременно восторгом думала она, пока машина неслась по почти пустой Плющихе. – Боже мой! Ведь я же останусь! И здесь будут все эти люди! Да, все! Мясоедов…»

Она не успела додумать того, что пришло ей в голову: навстречу ей по тротуару почти бежала взволнованная Алиса Юльевна.

– Затормозите!

Шофёр затормозил.

– Алиса! Куда вы? – Дина Форгерер высунулась из окошка.

– Иду за отцом! Няне плохо!

Дина вспомнила, что няня в последние дни ходила обвязанная тёплым платком и держалась за левый бок.

– Садитесь! – Дина, перегнувшись, открыла заднюю дверцу. – Езжайте в больницу! – приказала она шофёру. – Вы знаете адрес? Остоженка, восемь.

Шофёр с тихой яростью посмотрел, как неуклюжая, в шляпке под тёмной вуалькой, Алиса Юльевна усаживается в машину.

Дома пахло нашатырным спиртом, и Таня, бледная, с Илюшей на коленях, сидела у няниной постели и гладила её по рукаву. Няня тяжело, со свистом дышала.

Отец вымыл руки над тазиком, достал стетоскоп. Таня, Дина, Алиса Юльевна и маленький Илюша вопросительно смотрели на него. Няня приоткрыла глаза, с бессмысленным выражением обвела комнату, как будто не узнавая, где она, но тут глаза её остановились на Тане, и всё выражение их изменилось.

– Помру, – горьким шёпотом выдохнула няня. – А ты как?

Слёзы поползли по щекам, и няня высунула язык, пытаясь достать их. Лицо её странно вдруг помолодело.

– Помру, – прошептала она. – Вы меня не держите. Обузой вам буду.

– Ну, так уж сразу помрёшь! – бодро ответил отец. – А я-то на что? Я тебя не пущу!

Няня с упрёком посмотрела на него мокрыми глазами.

Под утро она заснула, и отец, еле держась на ногах от усталости, прошёл в кабинет и свалился на диван, не раздевшись. Алиса тихо звякала чашками в столовой. Илюша, розовый, с длинными ресницами, бросающими тень на щёки, лежал поверх аккуратно застеленной кровати Алисы Юльевны в маленькой комнате и чмокал губами во сне.

– Идите позавтракать, – с акцентом, который всегда становился особенно заметным от усталости, сказала Алиса Юльевна Тане и Дине.

Они молча вошли в столовую, сели за стол, накрытый хрустящей скатертью. Алиса Юльевна внесла только что сваренные яйца, хлеб в серебряной хлебнице, строго посмотрела на них, села и развернула салфетку.