Бансабира усмехнулась:

— Пожалуй.

* * *

Долгожданные вести настигли Бану в чертоге Сагромаха в середине апреля. Зайдя утром в кабинет, она нашла на столе пергамент, полностью замазанный угольком, на фоне которого высвечивались белые буквы, гласившие, что отныне Яфур Каамал признает преемником сына своего младшего сына Нера, Гайера Каамала-Яввуза и закрепляет за ним все законные права.

Бансабира, раз за разом недоверчиво перечитывая белые строчки, безотчетно водила пальцем по листку, мараясь в саже. Пока из дальнего угла комнаты, из укрытия за книжным шкафом, не донесся голос Юдейра:

— Бедняжка безутешна, у неё, как вы и просили, случился выкидыш. Малой кровью, как по заказу, — Юдейр развел руки и чуть склонил голову, будто напрашиваясь на рукоплескания.

— Спасибо, — Бансабира оглядела разведчика с таким пренебрежением, будто он был пьяным паяцем. — А это что?

— Ну как же? Не видите? Это копия. Снял угольком с гравюры в литейной дома Каамал. Скоро по всему Серебряному танаару разойдется новость.

— Надо, чтобы она разошлась по всему Ясу.

— Ну раз надо, — Юдейр пожал плечами. — Что-нибудь еще? Голову Яфура, например?

Бансабира чуть нахмурилась:

— Нет смысла. Яфур нужен живой и здоровый. Просто бесплодный, как и Этер раньше, а остальное — не мое дело. Я бы даже сказала, что сейчас наоборот, тебе следует блюсти жизнь и здоровье тана Каамала во всем, кроме его способности размножаться.

— Оу. Ну, как скажете. Нам ведь с вами не впервой лезть в исподнее других ребят, а?

— Юдейр, — Бансабира непроизвольно сделала полшага от стола. — Ты пьян?

— Что? Неужели отсюда не пахнет так сильно, как я надеялся?

— Ясно, — едва он сделал пару шагов вперед, Бану отступила еще. Юдейра это завело.

Делать нечего. Были дни, когда она молилась, что до этого не дойдет.

Воспользовавшись подпитием разведчика, Бану бросилась вперед, сделала несколько умелых и проворных боевых маневров и вскоре тонкое жало ножа прижалось к шее мужчины.

— Ну зачем вы так?

— Чтобы ты понял, что не можешь безнаказанно ко мне приставать.

— Я же еще даже не начал, — он потянулся вперед несмотря на нож, и Бансабира, не ожидая от самой себя, ослабила хватку, отводя назад руку. Юдейр, между тем, уже прижался губами к её, затем чуть отстранился, посмотрел на них снова, облизнулся. Поднял глаза на зеленые очи.

— Я же говорил, — заговорил разведчик неожиданно внятно и строго, и только сейчас Бансабира поняла, что элем пахнет не от него самого, а только от одежды. — Это моя обязательная цена. Помимо денег.

— Цена — развалить мой брак? — уточнила Бану совершенно бесстрастно.

— Не драматизируйте, тану. Всего лишь немного расслабиться. А, да: если вы сейчас перевели с облегчением дух, знайте, это моя форма. И я пил четыре дня, а потом еще четыре сох. Вот.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты поняла, наконец, что я скоро свихнусь! — заорал Юдейр, грубо толкнув таншу. — Дай мне хоть какое-нибудь стоящее дело или просто прибей! Или даже с рождением детей у тебя не появилось и подобия сердца?

Бану отвела глаза. Она проигнорировала его первое открытое за столько лет обращение на «ты», понимая, что это совсем неважно сейчас. Кое-как заставила себя удержать строгость в тоне. Прочистив горло, Бану заявила:

— У тебя есть стоящее задание. Ляг костьми, но добейся того, чтобы Яфур заботился о Гайере и видел в нем свое будущее. Если вскоре Каамал пошлет за преемником, я вряд ли смогу отказать, и тебе придется беречь моего сына.

Юдейр зааплодировал.

— Браво! — он разошелся. — Я должен беречь вашего сына! Мальчишку, отца которого я убил своими руками. Отличный приказ, тану, — Юдейр облизал растянутые в оскале губы. — В вашем духе.

— Прекрати это! — терпение заканчивалось. В душе все равно сидело тревожное чувство неравенства.

— Уже, — внезапно сухо отозвался Юдейр и, не кланяясь, вышел в дверь.

Бансабира упала на стул за столом и уронила голову на руки. Черт знает что.

Кажется, так всю дорогу от Орса до Яса ругалась Джайя, когда ухитрялась не опорожнять с борта желудок в море. Похоже, этот самый черт весьма и весьма знающий парень, думала Бану.

Она положила руку на грудь и закрыла глаза. Ей было страшно. Кое-как совладав со сбивающимся дыханием, Бансабира поднялась и отправилась искать Сагромаха — он где-то таскался с Гистаспом и Хабуром. С ним было спокойнее.

* * *

В начале мая Яфур попросил прислать Гайера для воспитания в наследственном наделе и по этому случаю отрядил к Бану вместе с письмом эскорт для маленького ахтаната. Пока было рано ехать всем вместе — близнецы не могли еще даже сидеть. Но отказывать нельзя.

Триумф был близок.

Она отозвала ото всех прочих задач Руссу и Раду — с этого дня всякий раз, когда Гайер будет отправляться в Серебряный танаар, им надлежит хранить его безопасность и наставлять в искусстве войны. В помощь Бану отрядила еще сотню отборных «меднотелых». Потом написала длинное сообщение свекру, в котором сообщила, что Гайер будет проводить у деда только весенние и осенние месяцы. Отправить мальчика прямо сейчас нельзя, ребенок еще мал и его следует попросту подготовить к тому, что теперь полгода он будет жить не дома. А до той поры эскорт, который был прислан Яфуром за мальчиком, может расположиться в чертоге на правах почетных гостей.

* * *

Теперь Гайер находился при Бану неотлучно. Вместе с Шиимсагом и Шинбаной он путешествовал с матерью и отчимом.

Сагромах был великолепным отцом. Заботливым семьянином, который, с одинаковой любовью относясь ко всем трем детям, собственным примером приучил Гайера с теплом относиться к матери. Гайер полюбил Сагромаха как родного, по-настоящему. С малых лет не было никого, кого бы мальчик звал папой, но с Сагромахом у ребенка получалось легче, чем можно было предположить.

Танша, в свою очередь, тоже по-другому взглянула на старшего сына. Появление детей от любимого мужчины сделало Бану добрее и мягче, и теперь ее сердце раскрывалось и для мальчика, который столь долгое время был чужим. Поэтому, когда она прибыла в чертог из Гавани Теней, Гайер на правах старшего из детей и единственного, кто пока умел ходить, вбежал в раскрытые объятия матери, обхватив её шею крепкими руками. Сагромаха Гайер откровенно любил сильнее, но теперь и Бану стала не только «госпожа» или «тану-мать», но и просто «мам».

Бану с трудом верила, но именно Сагромах добротой и опытом прожитых лет слепил их семью в единое целое. День за днем Бансабира брала мужа за руку, ощущая, как необъятное тепло разливается в груди и заполняет до пальчиков ног. Ночь за ночью она откидывала голову ему на плечо, когда Сагромах обнимал жену сзади, и пыталась привыкнуть к ощущению, что все хорошо, которому прежде не доверяла никогда. И тем сильнее становилась её любовь к Сагромаху, чем больше была благодарность.