— Что теперь? — спросил Саймон, пытаясь поудобнее уложить маленькую девочку. На краю оставленного ими каньона снова протрубил рог, а вслед за этим раздался возбужденный вой собак.

— Нам не одержать сражения единовременно с людьми и их собаками, — сказал тролль. Его вялое сейчас лицо выглядело очень усталым. — С лошадьми мы не можем спорить по быстроте. Мы должны очень скорее спрятать себя.

— Как? — спросил Саймон. — Собаки нас учуют.

Бинабик наклонился и принялся ощупывать больную лапу Кантаки. Сначала волчица сопротивлялась, а потом села, тяжело дыша, и не шевелилась, пока тролль не кончил свои манипуляции.

— Это очень много болезненно, но не сломано, — сказал он Саймону и снова повернулся к волчице. Малахиас отвел глаза от ноши Саймона и с интересом посмотрел на тролля и волка. — Чок, Кантака, мой храбрый друг, — сказал Бинабик. — Умму чок Джулой!

Волчица глухо зарычала и бросилась к северо-востоку, прочь от надвигающейся охоты. Поджав окровавленную переднюю лапу, она в считанные мгновения скрылась за деревьями.

— Я питаю надежду, — объяснил Бинабик, — что очень запутанные следы здесь, — он показал на мертвую собаку под деревом, — запутают их, и они пойдут потом следовать за Кантакой, а они не могут поймать ее, даже когда она хромает. Кантака очень умная.

Саймон огляделся.

— Может, залезем туда? — спросил он, указывая на расщелину в склоне горы, образованную громадным камнем, как бы отколотым от самой скалы великанским клинком.

— Мы не имеем знания, как они пойдут, — возразил Бинабик. — Если с горы вниз, это приносит удачу для нас, если они спустятся раньше и подъедут сюда, они нас как раз увидят. Очень много риска.

Саймон обнаружил, что думать под шум несущейся охоты крайне затруднительно. Неужели Бинабик прав? Неужели так будет продолжаться до самого Наглимунда? Сколько они еще смогут пробежать, и без того усталые и измотанные?

— Есть! — внезапно сказал он. В некотором отдалении из земли торчал еще один каменный палец, высотой в три человеческих роста. Его основание окружали близко стоящие деревья, напоминающие маленьких детей, которые помогают выйти к ужину старому дедушке. — Если мы заберемся туда, — воскликнул Саймон, — нас не смогут увидеть даже всадники!

— Да! — сказал Бинабик. — Правильно, ты имеешь справедливость. Пошли, будем залезать! — Он направился к камню, за ним последовал молчаливый Малахиас.

Последним шел Саймон, прижимая к груди маленькую девочку.

На полпути Бинабик остановился и повернулся к Саймону.

— Передай мне маленькую.

Саймон так и сделал, а потом положил руку на локоть Малахиаса, тщетно пытавшегося найти опору для ног. Мальчик стряхнул предложенную руку и медленно взобрался наверх самостоятельно.

Саймон лез последним. Довольно ловко карабкаясь по уступам, он вскоре очутился на закругленной верхушки камня. Они улеглись на каменной площадке, усыпанной прошлогодними листьями, скрытые плотным занавесом ветвей. Саймон изнемогал от усталости и страха. Ему казалось, что он куда-то бежит и прячется уже целую вечность.

Они еще ворочались, стараясь поудобнее устроиться на жестком камне, когда собачий лай зазвучал совсем близко, и лес наполнился мечущимися белыми фигурами. Саймон оставил девочку на руках у Малахиаса и подполз к краю камня, где лежал Бинабик, напряженно вглядываясь в просвет между листьями. Повсюду вокруг были собаки. Они лаяли, принюхивались и рычали. Их было не меньше двух десятков. Твари озабоченно сновали между деревом, телом их товарища и основанием камня; одна из собак, казалось, смотрела прямо на Саймона и Бинабика, ее бесцветные глаза горели, красная пасть раскрылась в злобном оскале. Однако, постояв минуту, она убежала прочь.

Совсем близко протрубил рожок, и на склоне горы появилась шеренга лошадей.

Собаки немедленно перенесли часть внимания на появившуюся кавалькаду. Они путались в ногах передней лошади, каменно-серой кобылы, которая обращала на них столько же внимания, сколько на обычную назойливую мошкару. Другие лошади были вовсе не так благодушно настроены. Одна из них немного замешкалась, седок пришпорил ее, лошадка пустилась галопом и, вся в пене, остановилась у подножия камня.

Этот всадник был молодой чисто выбритый человек с волевым подбородком, его кудрявые волосы, казалось, были специально подобраны в масть к гнедой кобыле, на которой он сидел. Поверх его серебристого панциря была синяя с черным накидка с узором из трех желтых лилий, расположенных по диагонали от плеча к талии.

Лицо его было угрюмо.

— Еще одна убита! — сказал он резко. — Что ты об этом думаешь, Джеггер? — И добавил с нескрываемым сарказмом:

— О, прости, я хотел сказать господин Инген.

Слова этого человека прозвучали так отчетливо, как будто бы он обращался непосредственно к спрятавшимся. Саймон затаил дыхание.

Человек в панцире смотрел на что-то, невидимое им, и его профиль внезапно показался юноше очень знакомым. Саймон был уверен, что уже видел где-то этого человека, скорее всего в Хейхолте. Судя по акценту, этот охотник явно был эркинландером.

— Неважно, как вы меня называете, — сказал другой голос, глубокий, ровный и холодный. — Не вы назначали Ингена Джеггера начальником этой охоты. Вы здесь… из вежливости, Хеаферт. Потому что это ваши земли.

Саймон понял, что первый всадник был бароном Хеафертом, военным при дворе Элиаса и закадычным другом графа Фенгбальда. Второй из говоривших подъехал к барону и тоже стал виден Саймону и Бинабику. Возбужденные белые собаки крутились вокруг копыт лошади.

Человек, которого назвали Инген, был одет во все черное. Черными без малейшего блеска были его плащ, штаны и рубашка. Сперва показалось, что у него белая борода, но потом стало ясно, что волосы его просто очень светлы, почти бесцветны — бесцветны, как и глаза Ингена, тусклые бледные пятна на темном лице.

Саймон смотрел на холодное лицо над жестким черным воротником, на могучее жилистое тело, и вдруг почувствовал страх, который был сильнее всего испытанного за этот полный опасности день. Кто этот человек? Он был похож на риммерсмана, и звали его как риммерсмана, но говорил он со странным тягучим акцентом, которого Саймон никогда не слышал.

— Мои земли кончаются у края леса, — сказал Хеаферт, успокаивая разгоряченного коня. Полдюжины людей за спинами говоривших выехали на опушку и остановились в почтительном молчании. — А там где кончаются мои земли, — продолжал Хеаферт, — кончается и моя территория. Это какой-то фарс. Дохлые собаки раскиданы по всему лесу, как скошенная солома…

— И два пленника сбежали, — тяжело закончил Инген.

— Пленники! — усмехнулся Хеаферт. — Дети! Мальчик и маленькая девочка. Неужели ты думаешь, что они могут быть теми изменниками, которых так хочет поймать Элиас? Неужели ты думаешь, что такая парочка, — он мотнул головой в сторону трупа огромной собаки, — могла учинить что-нибудь подобное?