Белоруска, как и многие ее подруги, часто допускали брак в работе, стараясь вредить врагу. Однажды немецкий мастер «подловил» ее и отправил в карцер. Чтобы как можно больше вредить врагу, девушка специально покалечила в станке палец и ее отправили на две недели на «легкую» работу – на кухню[733]. После освобождения Н. И. Янина жила и работала в пос. Островец.

Активно боролась с врагом уроженка Могилевской обл. Анна Михайловна Окунева (девичья фамилия Сафонова), которая, как доносило 22 апреля 1943 г. в Берлин полицейское управление Шверина, «во время запрессовывания высокочувствительной взрывчатки подкладывала под пресс спичечные головки, что приводило к взрывам, разрушавшим часть оборудования фабрики боеприпасов». Как писала сама Окунева (Сафонова): «В 1942 г. меня угнали в Германию. Три месяца пришлось гнуть спину у кулака, потом попала в фабричный лагерь. Там сразу же получила 15 плетей за то, что не пожелала работать против своих братьев и сестер. Фабрика была важная, и поэтому нас допускали к работе только после строгого обыска. Особенно тщательно следили за тем, чтобы никто не приносил с собой спички. Но как ни проверяли нас охранники и охранницы, я все же обманывала их. Все мы были стриженные, но я ухитрялась класть спичечные головки за ухо и таким способом проносила их через фабричную проходную. На своем рабочем месте я незаметно подкладывала эти головки под пресс и тем самым выводила его из строя. Помню, не работал он целую неделю. Предприятие недодало тогда большое количество патронов и других боеприпасов.

Выдала меня из малодушия одна из девушек, которая видела у меня спичечные головки. На допросе в помещении фабричной охраны переводчик требовал признания. Я ответила – хоть убейте, но не знаю, почему сломался пресс. Привели девушку, выдавшую меня. Она, видимо, сожалела о том, что сделала, и сказала, что оговорила меня из-за ссоры. Полицейские не поверили и избили меня до неузнаваемости. Потом подъехал «черный ворон», меня затолкали в машину и отвезли в концлагерь Штутгоф, в этом лагере погибли очень многие, и, если бы сказали, что я выживу, я бы этому некогда не поверила»[734].

Обзор фактов сопротивления в двух десятках гитлеровских лагерей дает основание утверждать, что даже в таких невероятно тяжелых условиях белорусские патриоты ни на минуту не прекращали борьбу. Оторванные от Родины, в глубоком тылу гитлеровской Германии они вносили свой вклад в общее дело победы над фашизмом.

Заключение

Май 1945 г. принес всему советскому народу огромную радость. Великая Отечественная война, продолжавшаяся почти четыре года, закончилась блестящей победой. Советский народ, его Вооруженные Силы вынесли основную тяжесть войны, сыграли решающую роль в победе над гитлеровской Германией, с честью выполнили свой патриотический и интернациональный долг. Народы Европы, несколько лет находившиеся под фашистским игом, обрели долгожданную свободу. Миллионы советских людей, угнанных гитлеровцами на каторжные работы в Германию, и бывших военнопленных с волнением вступали на родную землю.

Французы и бельгийцы, итальянцы и югославы, чехи, словаки и поляки тепло провожали на родину советских военнопленных, партизан и подпольщиков, которые в годы гитлеровской оккупации делили с ними и горести неудач и радости побед. Боевые друзья прощались со своими товарищами, навеки оставшимися в земле, за свободу которой они отдали свою жизнь.

Многие белорусские патриоты, активные участники европейского Сопротивления, были отмечены высокими иностранными наградами. Простые люди зарубежных стран выражали чувства искренней благодарности своим боевым товарищам.

Говоря о событиях тех дней, следует помнить, что возвращение на родину многих активных участников Сопротивления было далеко не радостным. По многочисленным документам, свидетельским показаниям можно судить о том, что попавшие в плен бойцы и командиры Красной Армии страдали не только в условиях неволи. На родине их несправедливо обвиняли в трусости и предательстве, что усугубляло трегедию этих людей.

Необходимо отметить, что по существовавшему советскому законодательству только сдача в плен, не вызванная боевой обстановкой, считалась тяжким воинским преступлением. Согласно статье 22 «Дополнения о воинских преступлениях» (статья 193-22 Уголовного кодекса РСФСР) такое преступление каралось высшей мерой наказания – расстрелом с конфискацией имущества. Законодательством также предусматривалась уголовная ответственность совершеннолетних членов семей военнослужащих лишь за прямой переход на сторону врага, бегство за границу. Таким образом, военнослужащие, попавшие в плен по независимым от них обстоятельствам, в условиях, вызванных боевой обстановкой, по закону не подлежали привлечению к ответственности. В отношении материального обеспечения, выдачи пособий и оказания льгот членам семей военнослужащих, попавших в плен, законодательство также не предусматривало никаких ограничений.

Однако с началом войны, в соответствии с идеологическими установками, пленение военнослужащего Красной Армии советское политическое руководство рассматривало как преднамеренно совершенное преступление, независимо от обстоятельств, в результате которых это произошло. Так, в постановлении Государственного Комитета Обороны от 16 июля 1941 г. и в последовавшем вслед ним приказе Ставки Верховного Главнокомандования от 16 августа 1941 г. указывалось: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия… или часть красноармейцев (которые. – В. П.) вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен – уничтожать их всеми средствами… а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи»[735]. Принятые в их развитие приказы и инструкции НКВД (НКГБ) до крайности ужесточили эти требования, особенно в отношении членов семей военнослужащих, по тем или иным причинам оказавшихся в плену.

В ходе войны каждый военнослужащий, выходивший из окружения, совершавший побег из плена или освобожденный Красной Армией и союзниками по антигитлеровской коалиции, огульно подвергался проверке, граничившей с политическим недоверием. К нему применялись меры, унижавшие личное достоинство и препятствовавшие дальнейшему пребыванию в армии. Так, в соответствии с постановлением ГКО от 27 декабря 1941 г. вышеперечисленные лица направлялись через сборнопересыльные пункты Наркомата обороны под конвоем в специальные лагеря НКВД для проверки. Условия содержания бывших военнопленных в них были установлены такие же, как для преступников, содержащихся в исправительно-трудовых лагерях. В обиходе и документах их именовали «бывшими военнослужащими» или «спецконтингентом», хотя в отношении этих лиц никаких судебных и административных решений не принималось. «Бывшие военнослужащие» лишались прав и преимуществ, полагавшихся за воинские звания, выслугу лет, а также денежного и вещевого довольствия. Им запрещалась переписка с родными и близкими.

Пока проводилась проверка, «спецконтингент» привлекался к тяжелому принудительному труду на рудниках, лесозаготовках, в строительстве, шахтах и металлургической промышленности. Для этих людей устанавливались предельно высокие нормы выработки, формально начислялась незначительная зарплата. За невыполнение задания и за малейшие проступки их подвергали наказанию, как заключенных ГУЛАГа[736]. Еще за год до капитуляции Германии советская сторона проводила массовую кампанию по репатриации своих граждан, оказавшихся