Анцелотис махнул рукой. Шестьдесят девять сарматских лучников спустили тетиву. Стрелы летели густым черным дождем. Раненые лошади окончательно ударились в панику, молотя копытами куда попало. Все больше всадников летели в грязь. Новые стрелы пробивали доспехи и плоть, руки, ноги и прочие части тел людей, не говоря уже о лошадях.

— Назад! — кричал кто-то из самой гущи толпы потрясенных саксов. — Именем Фригги, назад, назад!

Скользя по грязи, люди пытались выбраться из-под смертоносного дождя из стрел. Саксонские короли и наследные принцы ползали в грязи. У подножия холма потревоженным муравейником копошилась саксонская пехота. Кто-то трубил атаку. Кто-то другой отчаянно размахивал руками, пытаясь отвести солдат подальше от потопа. Поток воды ударил в деревянную стену, защищавшую королевский шатер, раздвоился, обтекая ее, и ворвался в лагерь, снося шатер за шатром. Саксы бежали следом, пытаясь спасти хоть часть смытого оружия.

— Смотрите! — вскричал Мелвас, указывая на северо-восточный склон.

Саксы бежали. Некоторые пытались взобраться на склон; большинство бежали прочь от Кэр-Бадоникуса. Свирепое возбуждение охватило Стирлинга. Анцелотис испустил дикий боевой клич:

— Они бегут! Ублюдки бегут! Мы их опрокинули!

И тут-то показалась тысяча несущихся галопом лошадей. Равнина Солсбери содрогнулась от грохота копыт. В авангарде конницы верхом на белом жеребце скакал Арториус; его золотые доспехи сияли на солнце, штандарт с алым драконом кровавой лентой реял над бойцами. Конница с размаху врезалась в толпу бегущих саксов, отшвырнув ее обратно. Сотни саксов полегли под подковами катафрактов. Тела, оставшиеся на земле за лавой атакующих, уже не шевелились. Бритты на стенах с криком метали копья и дротики в тех саксов, кто по глупости искал защиты у стен крепости. Небо снова потемнело от сарматских стрел.

— В атаку! — вскричал Кадориус. — Трубите атаку! Катафракты, по коням!

Дозорный на башне снова протрубил в рог. Британская пехота перебиралась через стены. Женщины и дети выводили лошадей, солдаты отворяли ворота. Кавалеристы прыгали в седла и галопом скакали из крепости, держась подальше от следов потока.

— Лучники! — крикнул Анцелотис. — Сомкнуть ряды!

Он прыгнул на ближайшую лошадь, не заботясь о том, чья она, и ринулся в погоню, возглавив гододдинский отряд. Саксонские короли и их потрясенные наследники укрылись за деревянной стеной полуразрушенного помоста. Насквозь промокшие, перепачканные с ног до головы саксы выхватили мечи, с ужасом глядя на накатывающую на них кавалерию.

— Живьем! — кричал Анцелотис. — Взять их живьем!

В следующее мгновение гододдинцы окружили саксов кольцом сияющей стали. Анцелотис издевательски отсалютовал им мечом.

— Похоже, вы потеряли свою армию, — с ледяной усмешкой сообщил им Анцелотис, подкрепив слова выразительным движением клинка. — Так что, если вы не желаете мгновенной смерти, я бы советовал вам бросить оружие, забыть про свою гордость и просить королей Британии — которой вы причинили много зла — сжалиться над вашими дрожащими женами и дочерьми.

Король Эйлле Сассекский, едва узнаваемый под толстым слоем смешанной с кровью грязи, злобно посмотрел на него:

— Какие гарантии нашей безопасности можешь дать ты, если мы подчинимся?

— Гарантии? — заломил бровь Анцелотис. — Какие гарантии твой сын-убийца и этот его безмозглый урод обещали крестьянам Пенрита? Всем жителям деревень на пять миль от камней? Мы обещали Куте и Креоде свободный проезд, а они отплатили за это, насаживая детей на пики и изрубив грудных младенцев! Что, хочешь, чтобы я вернул вам вашу учтивость в полном размере?

Даже сквозь грязь видно было, как побелел Эйлле. Не потому, сообразил Стирлинг, что тот не знал об учиненной резне, но потому, что Эйлле впервые осознал неотвратимость расплаты за зверства — и то, что он несет за них ответственность не в меньшей мере, чем его сын. Стирлинг увидел это в его глазах: ужас от того, что никто и ничто не мешает бриттам убить его дочерей. Даже стиснувший в бессильной ярости зубы Кута — и тот побледнел; непонятно только, от чего больше: от потрясения или от ненависти и жажды рубить бриттам головы в войне, которую он уже проиграл.

Анцелотис улыбнулся им в лицо.

— Делайте так, как мы приказываем, — негромко произнес он, — или ваши жены и дочери на себе узнают, что такое страх. Вы причинили нам слишком много боли, пролили слишком много крови, чтобы ожидать от нас жалости. Уж не от тех же людей, чьи семьи вы зарубили как скот. Вы посеяли ненависть и теперь пожнете ее стократ. Сдавайтесь здесь и сейчас, или, обещаю вам, никто не будет мешать нашим солдатам пройтись мечом и огнем по награбленным вами землям, бесчестить ваших дочерей и скармливать ваших младенцев собакам, как это делали вы — с улыбкой. Ну, что скажете, саксонские шавки? Спустить ли мне британских гончих на ваши семьи? Или сдержать их, выказав вам то милосердие, которого мы от вас не видели?

Несколько минут кучка перепачканных кровью и грязью людей у копыт его коня потрясенно молчала. Ощетинившиеся стальными остриями бритты улыбались своим пленникам в глаза. Ну же, шептали их улыбки, давайте! Позвольте пощекотать ваши ребра стальным клинком…

Король Эйлле не сводил глаз с лица Стирлинга. Гордость боролась в нем с потрясением, усталостью и осознанием того, что он ничего уже не в состоянии изменить. В конце концов он вздохнул и сломал тишину.

— Если так, позволь мне говорить от имени Сассекса, — хрипло начал он, — и просить тебя проявить к моим людям больше милосердия, чем этот болван, мой сын, проявил к твоим. — Он бросил свой меч, и тот с плеском упал в грязь. Уголок рта Куты дернулся раз, два, а пальцы, сжимавшие рукоять меча, побелели от напряжения. Отец с рычанием повернулся к нему. — Не будь глупее, чем был при рождении! Брось меч, ибо не твой он больше! Я забираю его обратно — меч, и палицу, и золотые кольца почета. Я лишаю тебя их пред ликом Вотана и всех его валькирий, ибо ты недостоин их и имени сакса.

Лицо Куты сделалось от потрясения пепельно-серым. Дрожа, привалился он к деревянной стене; меч выскользнул из его онемевших пальцев и упал в грязь рядом с отцовским. Отец унизил его на глазах у всех, кто хоть чего-то значил в его жизни. Потеря меча, колец принадлежности к королевскому роду, почетных колец за подвиги — все это выбило почву у него из-под ног и лишило дара речи.

Он оглушен, безмолвно предостерег Стирлинг Анцелотиса. Оглушен и сломлен. Однако стоит потрясению пройти, и он будет опаснее загнанной росомахи. Весь ненависть, он винит во всем кого угодно, только не себя. Присматривай хорошенько за этим ублюдком в будущем — если, конечно, короли Британии сохранят ему жизнь.

Если король Гододдина имеет право голоса по этому вопросу, буркнул в ответ Анцелотис, Куту надлежит повесить на ближайшем суку.

Остальные — Креода, его отец Седрик, оставшиеся в живых эольдормены и таны — тоже побросали оружие, сдаваясь.