Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потерпев в 1904 г. поражение на конгрессе II Интернационала, Жорес начал со все большей тревогой изучать ухудшающуюся международную обстановку и направил значительную часть своей энергии на борьбу за дело мира. Он и прежде поддерживал идеи разоружения и распространения международного арбитража, но в тот момент заинтересовался феноменом войны как таковой. Действуя совершенно в своем духе, он сначала предпринял серьезные изыскания в области военной теории и истории войн, в чем ему помогал молодой французский офицер, капитан Анри Жерар. Однажды вечером они сидели за столиком парижского кафе, и Жорес стал описывать облик будущей войны: «Артиллерийский огонь и бомбы, истребление целых народов, миллионы солдат в грязи и крови, миллионы трупов…» Несколько лет спустя, во время одного из сражений на Западном фронте, друг спросил у Жерара, отчего тот внезапно принял отрешенный вид. Жерар ответил: «Все это кажется мне знакомым… Жорес предсказал этот ад, это всеобщее уничтожение»[813]. Внутри страны Жорес предлагал заменить профессиональную армию, нацеленную на наступление, народной милицией по образцу Швейцарии, где граждане служили полгода, а потом периодически проходили военные сборы. Эту новую армию предполагалось использовать лишь для защиты страны. Именно путем массового вооружения нации, утверждал он, революционная Франция некогда сокрушила напавших на нее врагов. Естественно, политические и военные круги отвергли предложения Жореса, хотя впоследствии предложенный им акцент на обороне оказался вполне соответствующим обстановке[814].
С агитацией внутри II Интернационала Жоресу удалось добиться ничуть не большего успеха – хотя вопрос о мерах по предотвращению общеевропейской войны или о действиях в случае ее начала поднимался на каждом конгрессе начиная с 1904 г. К сожалению, почти сразу же выяснилось, что по данному вопросу в организации существовал глубокий и потенциально опасный раскол. Жорес и его единомышленники, подобные британскому лейбористу Кейру Харди, считали, что социалистическое движение должно употребить все средства для предотвращения войны: агитацию, работу в законодательных органах, массовые манифестации, забастовки, а в случае необходимости – даже восстания. Германские же социалисты, при всей своей любви к революционной фразе, на деле проявляли ту же осторожность, что была свойственна им и «дома». Ключевым пунктом полемики стал вопрос о едином плане и конкретных шагах, которые нужно будет предпринять в случае войны. Немцы были попросту не готовы к тому, чтобы принять на себя (или навязать прочим партиям) серьезные обязательства вроде организации всеобщей политической стачки, пусть даже большинство социалистов и даже большинство европейских политических и военных руководителей верило, что такая стачка сделала бы ведение войны совершенно невозможным. Жорес, со своей стороны, был не готов рисковать расколом социалистического движения из-за расхождений по этому пункту. Разногласия были успешно скрыты за звучными резолюциями, осуждавшими войну и подтверждавшими решимость трудящихся всего мира ее предотвратить. Способы, которыми это предстояло сделать, намеренно не уточнялись. В 1907 г. резолюция конгресса в Штутгарте гласила: «Интернационал не может предписывать рабочему классу определенных и заранее установленных методов борьбы с милитаризмом, поскольку условия этой борьбы в каждой отдельной стране различны»[815]. Семь лет спустя Интернационал ожидало самое серьезное испытание в его истории.
В течение этих лет Интернационал был уверен в своих силах и его члены считали, что организация сможет вполне успешно бороться за мир. Вопреки радикальной риторике социалистических партий, они постепенно переставали рассматривать капитализм как безусловного врага. Развитие инвестиций и торговли постепенно укрепляло единство мирового рынка, что, конечно, уменьшало вероятность войны. В 1911 г. даже бескомпромиссный Август Бебель говорил: «Я открыто признаю, что, возможно, величайшей гарантией мира на планете является международный экспорт капитала». Когда в 1912–1913 гг. великие державы сумели успешно преодолеть кризисы на Балканах, то стало казаться, что капитализм теперь и правда оказался в рядах борцов за мир. В ходе Базельского конгресса 1912 г. II Интернационал зашел настолько далеко, что одобрил планы сотрудничества с буржуазными пацифистами[816].
Вызывала оптимизм и солидарность социалистов перед лицом международных кризисов. В январе 1910 г. представители социалистических партий Балканских стран встретились в Белграде, чтобы выработать общую платформу. В итоге они выступили с заявлением: «Мы обязаны преодолеть границы, разделяющие народы с общей культурой. Страны, обладающие общностью экономических условий и политической судьбы, должны выступать вместе, чтобы сбросить иноземное иго, лишающее их права самостоятельно определять свою судьбу»[817]. Когда весной 1911 г. отношения между Австро-Венгрией и Италией особенно обострились, социалисты в обеих этих странах дружно выступили против возможной войны и увеличения расходов на армию[818]. Пик надежд пришелся на осень 1912 г., когда началась 1-я Балканская война. Социалисты со всей Европы организовали массовые демонстрации в защиту мира: в Берлине вышло 200 тыс. человек и еще 100 тыс. – в окрестностях Парижа. II Интернационал собрался на экстренный конгресс в швейцарском Базеле, куда приехало более 500 делегатов из двадцати трех социалистических партий (за исключением сербской, которая предпочла не участвовать). Одетые в белое дети провели их по улицам города к зданию собора из красного песчаника. Яркие представители социалистического движения поднимались на кафедру, чтобы осудить оттуда войну – любую войну – и продемонстрировать силу рабочего класса. Жорес выступал последним и произнес одну из лучших в своей жизни речей, закончив ее словами: «Мы покинем этот зал преданными делу спасения мира и цивилизации». Затем вступил орган и «прихожане» запели хором. «От пережитого [там] у меня до сих пор голова кругом»[819], – восторженно писала другу русская революционерка Александра Коллонтай. Три месяца спустя две крупнейшие социалистические партии II Интернационала – французская и германская – издали совместный манифест, в котором осудили гонку вооружений и пообещали совместно бороться за мир[820]. Тем не менее, когда в 1913 г. французские социалисты вступили в борьбу против проекта повышения численности армии, их германские коллеги проголосовали в рейхстаге за увеличение военного бюджета.
Фундаментальная слабость II Интернационала состояла не столько в наличии различных «национальных» подходов к стратегии и тактике политической борьбы, сколько в существовании национализма как такового. Эту проблему пытались замаскировать – на каждом из довоенных конгрессов делегаты произносили благородные речи, превознося международное единство рабочего класса. Несомненно, большинство ораторов при этом не лукавило. Однако уже в 1891 г. один из представителей Голландии произнес малоприятные, но пророческие слова: «Наши германские собратья не испытывают тех интернациональных чувств, которые подразумевает принадлежность к социалистическому движению»[821]. Он мог сказать то же самое и о других социалистических партиях и профсоюзах. Выяснилось, что национализм – это не сделанный на скорую руку искусственный конструкт, навязанный господствующими классами остальному народу. Напротив, он пустил глубокие корни в европейском обществе. Он проявлялся и в патриотических песнях французских рабочих, и в той гордости, с которой германские рабочие шли на военную службу[822]. В ретроспективе влияние национализма на II Интернационал хорошо заметно: входившие в него партии не могли даже определить единый для всех способ празднования 1 Мая. Марокканский кризис 1905–1906 гг. вызвал полемику между руководителями немецких и французских профсоюзов, а социалистические партии этих стран постоянно критиковали методы друг друга[823]. В 1910 г. социалисты на Балканах предприняли было попытку создания единого фронта, но уже в следующем году она провалилась, поскольку болгарские социалисты (раздираемые к тому же междоусобицей) выступили против сербов[824].