Перед самым лицом полыхнуло, горячий коготь чиркнул по черепу над виском, и Билли увидел человеческое лицо: яркий пятнистый платок, золотое кольцо в носу – в каком-то футе от своего лица. При виде пирата Билли замешкался. Это ведь человек…

«Дружище, он только что в тебя выстрелил. Поцарапал твою черепушку».

Пират прыгнул и схватился за край порта. Подтянулся рывком. В зубах – кривой кинжал с красными и зелеными камнями на рукояти. Другие пираты и клановцы карабкались вверх, маячили в портах черной триремы, стреляли из мушкетов.

Билли слышал, как бьются на верхней палубе, но смотрел только на пирата, пытающегося забраться внутрь.

«Дружище, не спи!»

Макграт оттолкнул Билли в сторону и проткнул копьем лицо пирата. Острие наконечника выбило зубы, уперлось в кость задней части черепа, и пират полетел вниз. Что-то блеснуло и упало на палубу – золотое кольцо с обрывком носа. Угловатым движением локтя капрал швырнул копье в порт. В грудь падальщику.

Сцепившиеся носами корабли трещали, точно в лапах кораблекрушения. Сталкивались и отдалялись. Соленые красные брызги подлетали, на секунду замирая в воздухе.

Макграт отступил, и Билли занял его место. Размахнулся и рубанул, отхватив лапу клановцу.

«Как куриное крылышко. Так их, дружище!»

* * *

Алтона втолкнули в Большой зал – он чертыхался, припоминая самые грязные словечки Литы. Гвардейцы, с которыми он делил трапезу накануне, с которыми перекидывался шутками, выстроились вдоль стены. Алтон насчитал пятнадцать человек. Хотелось верить, что лишь пятнадцать жалких душонок соблазнились обещаниями заговорщиков, но маркиз не был настолько наивен.

Куда подевались слуги? Их всех убили? В Зале развлечений Алтон видел накрытые тканью тела: три или четыре верных Гармонии стража пали смертью храбрых за своего герцога. Но лишь три или четыре.

Тридцать пять лет находился у власти Маринк. Четверть часа понадобилось мятежникам, чтобы занять дворец.

Алтон уставился с ненавистью на кардинала. Галль озирал помещение, будто заранее выбирал уголки для распятий и птичьих символов.

«Чтоб ты сдох, старый извращенец! Чтоб люстра обрушилась на твою черепушку!»

Но проклятия маркиза не шелохнули и хрусталик шикарной люстры. Красная ряса скользила по ковру. За кардиналом следовал Номс Махака. А вот Батт – призрак Батта? – исчез. Или вовсе привиделся Алтону.

Разоруженный, но не связанный, маркиз стоял перед врагами. Сжал кулаки, выпятил грудь: стреляйте! Майор Джеффрис держал пистолет наготове. Случайное движение, и Алтон умрет, так и не узнав, чем закончилась речная битва и как именно Георг Нэй уничтожил Лингбакр.

– Мерзавец! – выплюнул маркиз в морщинистую физиономию кардинала. Его высокопреосвященство устало отмахнулся.

– Не кричите. Вы растрачиваете кислород впустую.

И это говорит человек, который десятилетиями сотрясал понапрасну воздух и пичкал паству небылицами о голубях!

– Вас повесят, – заявил маркиз. – Бакст уже скачет во дворец! И он точно не из вашего болота!

Алтон подразумевал полковника Бакста, фактического главу сухопутных войск Полиса. Седобородый вояка находился в казармах близ Фруктового рынка – узнай он, что Маринк в беде, и незамедлительно будет у дворца.

Долговязый кардинал утер рот платком.

– Это не имеет значения, маркиз. К тому моменту ваш отец умрет, а следом умрете и вы. Полковник Бакст присягнет новому герцогу.

– Балтазару Руа? – Алтон захлебнулся гневом. Но имя, сорвавшееся с уст кардинала, сработало будто ледяной душ.

– Маркизу Батту.

Так значит, не галлюцинация. Брат жив, вероятно, он околдован или безумен – он будет куклой в лапах регента Руа. Дьявольски хитрый план!

– У нас есть пара минут, – сказал Галль. – Давайте скоротаем их за маленькой историей.

– Иди к илистому черту, пиявка!

– Так вот, – промолвил бесстрастно кардинал, – после Потопа, уничтожившего, кха-кха, Сухой мир, полсотни выживших оказались на плоту в открытой реке. Шли недели, а они бороздили воду, и не было ни суши, ни рыбы, которой они смогли бы прокормиться.

Ангелоподобные мальчики внимали Галлю. Подобострастно прислушивались к хриплой проповеди гвардейцы-перебежчики. Махака застыл эбонитовой скульптурой. Его фамильяр принюхивался и рыскал вдоль стен.

– Кха-кха… каждый из выживших взял на плот немного продуктов. Только один вместо еды прихватил голубя, белого голубя, кха!.. спасенного из церкви. То был святой человек. А голубь за его пазухой был не голубем, но Богом.

– И он не гадил?

Колкость Алтона не зацепила Галля. Чего еще ждать от идолопоклонника? Кардинал убрал платком слизь из уголков рта.

– Бог-Голубь утешал страждущих ночами, но не все умели слушать. Когда иссякли припасы, когда голод скрутил кишки маловеров, они обратили алчные взоры на святого. Они потребовали отдать им птицу. Но святой не испугался своры. Он был тверд и отпустил голубя в небеса, и за это свора била его и распяла на крестовине из досок.

– А вы были на том плоту? – не удержался Алтон.

– Заткнись и слушай! – осек его майор Джеффрис.

«Я буду слушать, – подумал Алтон. – Я это умею, и помоги Творец, чтобы он болтал до прибытия Бакста».

– Спасибо, сын мой, – кивнул Галль. – В гнезде Распятого у тебя отрастут белые крылья.

Джеффрис зарделся, польщенный, глаза его увлажнились от счастья. Павиан Махаки, относившийся к россказням Галля примерно так же, как Алтон, посеменил по кремовому ковру и уселся напротив кованых дверей. Они соединяли Большой зал с Солнечной галереей. Павиан почесал зад.

– Так вот, кха. Прибитое к кресту тело язычники бросили в воду, но оно не потонуло. Три дня и три ночи оно неслось по волнам, по лучу звезды, которой был Бог-Голубь. И три семьи из тех, что были на плоту, уверовав в слова святого, вплавь отправились за неутопающим крестом…

Павиан, доселе увлеченный разглядыванием двери, всполошился и заверещал. Очнулся от дремы его хозяин. Кардинал воздел к люстре взор и раздраженно начал:

– Вы позволите…

Дверь слетела с петель под воздействием могучего удара, санками проехала по ковру. В зал протиснулось нечто огромное, растопыренное, голубоватого оттенка – сплошь углы. У Алтона отвисла челюсть. Его конвоиры были поражены не меньше. Нечто втекло в дверной проем и сразу увеличилось. Качнулась непропорциональная голова на тонкой шее. Шлепнули по граниту гигантские пятки. Незваный гость водил мордой, будто принюхивался. Пурпурный язык облизал треугольные клыки.

Гвардейцы запоздало открыли огонь. Затрещали мушкеты. То ли они били в молоко, то ли свинец отскакивал от синюшной шкуры. А чудище разгибалось, как складной ножик. Удлинялось, пока не уперлось лопатками в потолок. И согнутое, с лысой макушкой на уровне узких плеч, оно достигало потолочной лепнины. Шестнадцать футов, не иначе… У Алтона подогнулись ноги. А Галль вовсе упал: преклонил хрустнувшие колени.