О: Понимал, что он человек падший.

В: Только ли это? Вы тут в самых лестных словах отзывались про его господина. Какое-то будет ваше суждение вот о чём: не было ли похоже, что должность путеводца исправлял в то последнее утро никто как Дик? Что он лучше, нежели чем Его Милость, знал, где свернуть с дороги, где сойти с коней и продолжать путь пешим ходом? Не он ли, покуда вы с Его Милостью ожидали внизу, первым взобрался наверх?

О: Подлинно, что он имел некоторые знания, которые людям более совершенным, даже таким, как Его Милость, не даны.

В: Не имелось ли каких указаний, из коих можно было бы заключить, что он в этих краях уже бывал?

О: Нет.

В: И всё же поступки его показывали, что местность ему знакома? Не догадываетесь ли, каким случаем он сумел о ней уведомиться?

О: Он уведомился о Боге не с чужих слов, но сердцем. Он находил дорогу, как животное, что заплутало вдали от дома и нету рядом человека, кто бы привёл его обратно.

В: Вы всё стоите на том, что этот ваш Вечный Июнь и ваши видения были ему всё равно как родной дом?

О: Когда Святая Матерь Премудрость явилась нам, он приветствовал Её, как верная собачонка, надолго отлучённая от хозяйки, и теперь она к ней так и льнёт.

В: Джонс показывал, перед тем как вам выйти из пещеры, Дик выбежал оттуда, точно его обуял великий страх и ужас и единственной его мыслью было унести ноги. Какая же собачонка, вновь обретя хозяйку, бросится этак наутёк?

О: Такая, что не может изжить свой грех и не видит себя достойной.

В: Отчего же эта Святая Матерь Премудрость, показавшая вам такую ласку и участие, не обласкала и этого беднягу? Отчего допустила его бежать прочь и совершить великий грех felo de se[161]?

О: Ты хочешь от меня ответа, какой под силу дать только Богу.

В: Я хочу от тебя ответа, какой заслуживал бы вероятия.

О: Такого дать не могу.

В: Ну так я подскажу тебе ответ. Не может ли статься, что он по неразумию своему был подвигнут на этот шаг такой причиной, которая одна лишь и похожа на правду: что Его Милость был на его глазах умерщвлён или похищен — словом, Дик увидел, что отныне остался без покровителя?

О: Я не знаю, что там приключилось. Я спала.

В: Рассудите сами, сударыня. Сперва он приводит вас на место — а это подаёт к заключению, что он знал о том, что должно там воспоследовать. Однако же следствие было то, что он скончал свой век. Ну не тёмное ли дело?

О: Когда Господь захочет, всякое дело тёмно.

В: Как и не быть ему тёмным, когда ты, женщина, даёшь такие ответы и самозванно производишь себя в заоблачные святые, не снисходя до такой безделицы, как здравый смысл? Я приметил, как вы приняли известие о гибели Дика. Другая, услыхав о смерти отца своего не рождённого ещё ребёнка, стала бы плакать, убиваться, а вы? Точно чужой вам человек умер. А теперь объявляете, будто любили его как никого другого. И кто говорит: женщина, к которой любовники липли ровно мухи к тухлому мясу! И на все вопросы — «не знаю», «не умею сказать», «не суть важно». Как это понимать?

О: А так понимай, что я ношу его ребёнка, но в сердце своём радуюсь его смерти. За него радуюсь, не за себя. Теперь он может воскреснуть из мёртвых очищенным от грехов.

В: Такое-то оно, ваше христианское человеколюбие?

О: То-то и есть, что ты обо мне понимаешь как всякий мужчина обо всём женском поле. Да только я под это понятие не подхожу. Ведь я тебе толковала, что была тогда блудница и удовольствовала его похоть. Таким уж он был: сама воплощённая похоть, прямой бык или жеребец. Как же ты не возьмёшь в толк, что с той поры я переменилась, что теперь я не блудница, но произволением Христовым родилась свыше и видела Вечный Июнь? Нет, не подхожу я под твои понятия. «Верою Раав блудница не погибла с неверными».[162]

В: Ты хуже, чем раскаянная блудница. Ты епископиня. У тебя стало наглости состряпать из своих бредней целое вероучение — из всяких досужих мечтаний. Тут тебе и Вечные Июни какие-то, и Святые Матери Премудрости… Твоего ли ума это дело — выдумывать такие именования, когда вон и сектантишки твои про них ничего не знают?

О: Я никому, кроме тебя, про них не говорила и не скажу. Прочие же названия и тебе не открыла и не открою. В здешнем мире они все не более как слова, но слова эти знаменуют то, что в мире грядущем всякие слова превосходит. Что же ты не объявишь вредными гимны да кантаты, которые распевают в ваших церквах? Ведь и в них радуются о Господе словесным образом. Или славить Господа только те слова годятся, которые одобрены правительством?

В: Говори да не заговаривайся!

О: Перестанешь ты, перестану и я.

В: Нет, какова дерзость!

О: Не я её пробудила.

В: Довольно. Так, по твоему разумению, Дик порешил с собой от стыда за своё плотское вожделение к тебе?

О: Чтобы отринуть и истребить согрешившее плотское начало.

В: Это первый раз, что ты зачала дитя?

О: Да.

В: Хоть случаев к тому имелось предостаточно. Скольким гостям доставалось оседлать тебя в удачную ночь? (Non respondet.) Отбрось ты своё святошество, гори оно огнём! Отвечай! (Non respondet.) Нужды нет, догадаться не трудно. Что же твой ублюдок, которого ты повесишь на шею своему муженьку?

О: Моё бесплодие приключилось по воле Христовой, и Его же волей я сделалась такою, какая теперь. А дочь моя родится не ублюдком: супруг мой заступит ей место отца в этом мире, как некогда Иосиф стал отцом Иисусу.

В: А тот отец, что не от мира сего, — кто он?

О: Твой мир — не мой мир, ни также мир Христов.

В: Сколько, голубушка, ни финти — не отстану. Что говорит твоё своевольное сердце: кто скорее может почесться отцом ребёнка — Дик или Его Милость?

О: Его Милость — не больше и не меньше как Его Милость; и в этом мире он ей не отец.

В: Но в мире ином ты его таковым почитаешь?

О: Почитаю отцом по духу, не по плоти.

В: Разве не заповедано свыше, что непокорство мужчине — грех перед Богом? И не было ли о том свидетельства в первом же деянии Всемогущего, равно как и в последующих?