– Ну, стоит переживать! – возмутился Дьявол. – Берестяная грамота не значит идейное просвещение от меня самого. Твой меч тебя не поранит, он как мой ножик. А у вампира меч не заземленный, с нарушением технологии… Поэтому, когда ты себе харакири сделаешь – удивишься, а вампир подрежет себя, туда ему и дорога.

– Наверное, был в этом какой-то смысл, если они себя так, – с сомнение покачала головой Манька, не переставая видеть в этом недоброе. – Вампиры себя не убивают просто так…

– И сам у Рая из-за жены там, или из-за тещи не убивался. Он убивал жену и тещу. А сам убивался, когда Благодетель признал его негодным. И, насколько мне известно, Благодетели совестью никогда не мучились. Наоборот, еще жену и деток отправляли к праотцам, чтобы тот, который у Рая, не скучал в Аду.

– А что же они считались героями?

– Ты их спроси, сами-то они помнят, думаешь? – Дьявол самодовольно усмехнулся. – Не всякий герой – гордость вселенной. А зачем мне портить им обедню? От вампира отстегнутся не грех. Да и не поверили бы. Были когда-то и у них пророки, учили ковать мечи – и протягивали меч много раз, и говорили: ваша душа находится в чреве вашем, и протыкайте ее, когда моление не достигает ушей Бога. И так обрежетесь… Ну и пошло-поехало, куют, протягивают, разные металлы добавляют, протыкают, головы рубят…

Понимаешь ли, пророки, пытаясь образумить народ, ищут сравнительные образы, расширяя границу познания и открывая в словах новый смысл. Вампир жесток. Естественно, его образы соответствуют и ему самому, и тому, на что он способен. А народ, когда пророка не остается, принимает скрытый смысл учения за чистую монету, не потрудившись спросить себя: а разве пророк искал крови?

Но как было объяснить человеку, что такое Бездна, если он не способен поднять и взвалить ее на свои плечи? Она есть, она существует – ужас всему, что содержит в себе Бытие. Она подножие моих ног и небо над моей головой. И в то же время Бездны как бы нет, она не ум, не земля, вечный покой и отсутствие любого начатка. А потом этот образ становится истиной, а Бездна как была не поднятой, так и осталась! Или земля. Или те же Твердь и Ад. И даже Закон, обращенный на бытие человека. И никто не может решить эту дилемму.

Люди долго жили по Закону, но потом пришли вампиры и совратили народ, отлавливая и убивая людей, которые могли объяснить Его. И смеялись, когда приходил человек и говорил: разве в свинье дело? Чем она хуже или лучше той же коровы? Но нельзя ее есть, потому что не раздвоены копыта, не жует жвачку, выходит из огня, толкая человека на мерзость. Мысль-свинья не память и не опыт, и не благодатный дождь – это кара, которая приходит, чтобы пожрать человека и обрушить на него бедствие. Тот же вампир, который настраивает человека против родных или толкает на преступление. Но не сразу человек пошел за вампиром. Есть в народе вдовы и вдовцы – голову не отрежешь, души как бы нет уже, но направляет их. Или старики, которые за долгую жизнь успели убедиться в истине слов пророка. Если бы вампиры стали убивать родителей и вдов, боязнь вошла бы в сердце человека. Им хотелось жить среди людей, как человек, и быть как Царь и Бог. И пришлось вампиру, погостившему дорогим гостем, организовать народ на подвиг.

Любое учение вампира не содержит ясного призыва убить себя или душу, их высказывания полны призыва очистить себя и выйти перед Богом праведником, отвращая от знаний. Но, как правило, благими намерениями вымощена дорога в Ад. Не знал, не знаешь, и не будешь знать. Они искусны в наложении Зова, как бы поднимают до себя и показывают то, что остается внизу. Но человек всегда в низу, как бы он не молился на вампира. Есть один Царь, другому нет места там, где вампир. Ты или становишься Богочеловеком, или пойдешь куда прикажут. Вампиры всегда приходят со сладкими речами, не нарушая традиций, а подстраивая их под себя. Хотел человек видеть Бога – и вампир показал, хотел иметь жизнь вечную, не утруждаясь, – и вампир открыл, хотел быть богатым и не знать горя – и вампир учел пожелания. Чтобы склонить народ к сотрудничеству, они дают народу то, к чему он привык. И вроде бы ничего не изменилось, а народ стал другим. Все объяснил вампир: и болезни, и нищету, и голод, и ужасы, которые перед человеком на каждый день, и уже не человек, а он главный.

Когда-то герой учил народ: проткни своих домочадцев, найди, кто пьет кровь твоего ближнего, чтобы душа судила домочадцев справедливо, не кровью, а по любви, и вот до чего дошло – «сам у Рая» мог в любое время проткнуть всех своих домочадцев, чтобы попить кровушки!

Да разве только у этого народа мозги оказались криво расположенными?

Возьми, к примеру, народ, который в сем государстве жил и богатыря, который тридцать три года пролежал на печи! Столько железа на нем было, что поднять не мог! И вот пришли к нему три старца, и принесли и напоили живой водой, огонь неугасимый затопили, меч-кладенец достали, коня богатырского. А как понял, чего провалялся столько лет, ну давай валить нечисть направо и налево. Достался ему такой вампир, не то, что Благодетельница тебе – соловей-разбойник! Знала бы ты, как с характерным свистом окучивал он народную любовь! Не фунт изюма… Свистнет – и все дубы прогибаются. А с ним Кощеи Бессмертные, Бабы Яги, драконы, рать несметная вражеская…

И вот, проходит время…

Герой тот любимым стал. Достал-таки землю, и некоторое время жил народ в покое и благоденствии – узрел молочные реки и берега кисельные, избы появились на курьих ногах, печки, которые сами пироги пекли, колодцы с живой водой, речка Смородина смородиной и калиной поросла – и умер уже… Но память народная до земли ему кланяется, каждый год празднует народ тот день, когда соловей-разбойник с дуба пал, порастерев клыки.

Но подкатили вампиры из города Без Визы, и прямо с порога: мы, мол, вами восхищаемся, имя вашего героя нам ведомо, помним, а как же! Илия он, который иврит знал и пророчествовал про нашего Спасителя! А соловей-разбойник – это сам Дьявол с воинством бесовским, который дал вам истукана-Пердуна и колесо-ваалесовое. Вот мы из тука вашего Пердуна повыведем, колесо надвое расколем!

И раскололи колесо, и пером человек уже не владеет… И стал народ богобоязненным, и понял, не благ он, нет у него путем ни кузнеца, ни плотника, девки все как одна рябые, и сам он больше по части хороводов, семечек, да хмельной браги… Побил бы, да кого? Ни водяных, ни лесных, черти в воду канули, а что не игра, то позор: гляделки, жмурки, прятки, двенадцать палочек, лапта, глухая муть, краски… – а цивилизованный народ в это время голову пинать учился, кидать ее куда подальше.

Вот погоди, увидишь, лет эдак через сто, а то и меньше, старцы у народа в ризу оденутся и крестами обвешаются – и будет то не живая вода, а святая, которую из реки берут, плюют, чтобы уж в ней ничего живого не осталось, и, смешно сказать, дают человеку пить, чтобы изгнать из него любую правильную мысль о себе! Хорошо хоть слюна их не делает воду мертвее, чем она уже есть…

– А Илия, который иврит знал, он тоже вампиром был? – спросила Манька, припоминая, что был такой общественный день у народа, то ли Ильи, то ли Илии, по которому погоду мерили.