Сим прошептал, совершенно раздавленный:

— Так далеко…

Голос ответил с грустной интонацией:

— Дерево и его тень — это лишь приближение, чтобыты понял. На самом деле разница намного больше. В мириады мириад раз. Но покатебе такое даже не вообразить. Потому дерево и его тень — этогодостаточно. Помни, Сим, даже если ты никогда не услышишь Моего голоса и неощутишь Моего присутствия, Я не оставил вас! Я всегда с людьми. Но Я могутолько подсказывать верные пути, однако выбираете сами. И если выберетепогибельный, то… погибнете. И весь мир погибнет с вами.

Сим проговорил с тоской:

— Но как горько, что мы все умрем, никто из нас так ине увидит, что же там… у Цели.

— Адам нарушил, — ответил Голос почтимягко, — и выбрал жизнь смертного. Однако это изменило только путь, но неЦель. Вам все равно идти к ней, только по другой дороге. А потом все изменитсявдруг… во мгновение ока, при последней трубе… ибо вострубит, и мертвыевоскреснут нетленными, а мир изменится. Тленному сему надлежит облечься внетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сиеоблечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда и увидитеЦель на расстоянии вытянутой руки…

Сим рухнул на колени.

— Спасибо тебе, Господь!

— Не преклоняй передо Мной колени, — напомнилГолос. — Вы не слуги Мне, не рабы, а дети Мои. Это рабам надлежитповиноваться, а вы можете выбирать: повиноваться или следовать желаниям своейживотной стороны…

Сим сказал тревожно:

— Господь, стыдно такое говорить, но… лучше бы Ты велнас… за ручку. Страшно мне и тревожно!

— Нет, — донесся тяжелый удаляющийся Голос, —нет…

Ной никогда не думал, что не только будет справляться совсем обилием зверей, птиц и всего-всего животного мира, пусть даже многих изних только по паре, но даже привыкнет, втянется в этот тяжелый, изматывающийтруд.

Сегодня он перебирал мешки с зерном, прикидывая, сколькоположить антилопам, а сколько зебрам, как вдруг трюм осветился небесным огнем,заблистали искры.

Ной ощутил присутствие огромного и величественного, душавстрепенулась и возликовала. Он пал на колени и воскликнул:

— Благодарю тебя, Всевышний, что удостоил меняпосещением…

Прозвучал Голос, полный благосклонности:

— Зрю, хорошо следишь за тварями.

— Стараюсь, Господи!

— Хорошо стараешься.

— Спасибо, Господи!

— Как дети твои?

Ной запнулся с ответом, но молчание затягивалось, он ответилосторожно:

— Яфет чинит расшатанную клетку льва, Сим во второмтрюме кормит и обихаживает зверей, Хам сейчас заменяет доски в правом борту,там прохудились…

— Молодцы, — раздался Голос, в котором звучалатолько доброжелательность, и ничего, кроме нее. — Сим, Яфет, Хам… Больше утебя нет детей?

Ной запнулся на миг, развел руками.

— Я ведь не хотел заводить детей, — ответил онтихо, — Ты ведаешь. Еще Мафусаил принес весть, что весь мир погибнет и вселюди утонут. Лишь когда Ты сказал мне, что позволишь моему потомству спастись,я и женился. Мне было тогда пятьсот лет! Я успел родить этих троих…

Голос сказал благосклонно:

— Помню, помню. Я обещал, что твое потомство спасетсяот потопа, и слово сдержу.

— Спасибо, Господь!

— Перестать благодарить по многу раз за одно и то же.

— Как скажешь, Господь! На все воля Твоя.

— Ну вот и хорошо. Так у тебя только трое детей?

Снова Ной замялся, тишина становилась напряженной, и Нойответил сиплым голосом:

— Да, Господь. Ведь Ты запретил мне сходиться с женойво все время, что мы на ковчеге.

— Как и всякой твари на нем, — напомнил Голос.

— Да, Господь! Я за всем слежу.

Голос произнес сухо:

— Но не уследил. Впрочем, я не виню, за всеми неуследишь. Согрешили ворон, собака и келен. Да еще твой сын Хам под покровомночи ходил к жене своей… Он сказал, что хочет прикрыть ее грех с Шахмаэлем, нохоть это и благородно, однако завет нарушен…

Ной ахнул:

— Так вот почему он вышел утром черным, как ночь!

— Да, — ответил Голос. — Что ж, хорошо, чтоты ничего не нарушил сам… так ведь?

— Стараюсь, Господи!

Голос ничего не ответил, через мгновение Ной ощутил, что онснова один в трюме. С облегчением перевел дух, но не оставляло смутноепредчувствие беды. Он подозвал Яфета, велел сложить мешки на месте, сам жепоспешил наверх.

С верхнего этажа раздался душераздирающий крик. Ной,похолодев, помчался, прыгая через три ступеньки. Навстречу бежала жена, глазавытаращены, волосы растрепались и вились сзади, как черные змеи.

— Что стряслось? — вскрикнул он.

— Дети! — закричала она диким голосом. — Детимои! Иаван и Муак!

— Что с ними?

— Они… исчезли! Их нет!

Сцепив зубы, едва не теряя рассудок от горя, он примчался вугол, где поставили люльку. Еще издали видел, что она пуста. В голове страшнопронеслось воспоминание, как Творец пытливо спрашивал его о детях.

— Нет! — вскричал он, как раненый зверь. Ухватилсебя за волосы, дернул, скривился от боли, дернул сильнее, стараясь простойболью заглушить боль в сердце. — Нет, Он не мог так!.. Он же обещал…

Ноема, захлебываясь рыданиями, спросила отчаянно:

— Что Он обещал?

— Что мои дети… уцелеют при потопе!

Вздрогнул от собственных слов, бросился к колыбели, началворошить тряпье… его пальцы сразу же наткнулись на теплое, мягкое. Из пустотыпрозвучало недовольное кряхтение, затем обомлевшая Ноема и сам Ной увидели, какпо тряпкам расползается мокрое пятно. Пальцы Ноя осторожно ползали по пустоте,ощупывая, трогая, с закрытыми глазами он отдал бы голову на заклание, чтотрогает своего ребенка Иаванчика. Но хотя кончики пальцев говорили, чтоприкасаются к теплому детского тельцу, он видел только мокрые тряпки. Вдругзапахло, по тряпке разлилось еще и желтое пятно. Послышался недовольный детскийплач.

— Смени тряпки, — сказал он скорбно. Горечь сжаласердце. — Положи сухое…

— Ной…

— Они стали незримыми. Я соврал, что у нас только троедетей.

Она сказала в слезах:

— Ной… но ведь врать нельзя! Ты это постоянно твердишьдетям!