— Должна признать, что на дороге на меня точно напали какие-то мужланы, и у них был резкий акцент, — уточнила Эрмин. — И потом, какая жестокость — стрелять в Шинука! Мне показалось, что они все же очень опасны. Не подоспей храбрый Онезим, не знаю, что бы со мной сделали… Мне было жутко страшно, Тошан!

Он крепко прижал ее к себе, покрывая беглыми поцелуями. Один пришелся в шелковистые светлые волосы, другой в нежную щеку.

— Господь тебя хранил. Твой Бог или великий дух, которому поклоняется моя мать. Если бы я узнал, что тебя изнасиловали или что ты ранена, то дезертировал бы из части и прикончил бы их, где бы они ни прятались.

Голос Тошана звучал сурово и решительно. Он явно не шутил. Эрмин вздохнула.

— Я вовсе не хочу, чтобы ты из-за меня становился убийцей, — сказала она. — Наказание — это дело правосудия. Твоим детям нужен образцовый отец. Пообещай, что не совершишь никаких необдуманных поступков, за которые тебя могли бы посадить в тюрьму. Мне тебя так недостает, уже сейчас! Ночью и днем, мне всегда хочется, чтобы ты был здесь, с нами. Я не упрекаю тебя за то, что ты пошел в армию, но совершенно точно сожалею об этом.

— Я тоже сожалею, — уступил он. — Если бы я отправился в Европу с канадскими частями, покинувшими страну в начале декабря, все было бы иначе. Но прошлым летом я понятия не имел, как все сложится, хотя знал, что надвигается война. Ты помнишь, я оставался на своей земле, чтобы обустроить наш новый дом. Ты была беременна, и я хотел приготовить уютное гнездышко для тебя и ребенка. Между тем четвертого сентября Великобритания объявила, что находится в состоянии войны с нацистской Германией, а десятого сентября ее примеру последовала Канада. Вчера вечером офицер, у которого я просил увольнительную, объяснил мне, что происходило в тот момент. В полку был период ежегодных отпусков. Так что недоставало около двухсот пятидесяти военных всех званий. И чтобы достигнуть эффективной поддержки, нужно было набрать девятьсот человек. После интенсивной строевой подготовки в Цитадели из этих солдат сформировали первый канадский дивизион в рамках Третьей бригады и отправились в Англию на борту «Аквитании»[57].

Хотел бы я быть среди них в тот день — девятого декабря. Я бы чувствовал, что действительно полезен, что исполняю особое задание. И тогда жертва, которую я принес, расставшись с тобой и детьми, имела бы ценность. Тогда как проведенные в Квебеке недели были жестоким испытанием для моих нервов.

— Но ты мог погибнуть в Европе! — возразила Эрмин. — И я тоже — когда рожала Виктора. Тошан, я все еще оплакиваю смерть нашего ребенка, но, если бы тебя не было рядом, я страдала бы еще больше. Теперь, раз уж так все вышло, я себя поздравляю. Мы смогли вместе отпраздновать Рождество, а сегодня ты здесь.

Тошан погладил ее по щеке. Он почувствовал облегчение, получив возможность выговориться.

— Офицер, с которым я говорил, понял мою проблему. Он ценит меня. Полагает, что на поле боя я окажусь превосходным солдатом. Именно благодаря ему я смог примчаться к тебе.

— Ты говоришь о том самом офицере, что хотел получить мою фотографию с дарственной надписью? — спросила Эрмин. — Он дал тебе увольнительную?

— Да, именно он. Но я не в увольнении, я на службе, Ми-мин. Осторожно, моя дорогая, я делюсь с тобой важной информацией, которую нужно держать в секрете[58]. Ни слова обо всем этом ни твоим родителям, ни Мирей. Немецких пленных могут конвоировать в июле в район озера Сен-Жан. Как только река Святого Лаврентия освободится ото льда, вражеские подводные лодки смогут подобраться к нам со стороны Гаспези. Ходят слухи, что повсюду будут шнырять немецкие шпионы, чтобы собрать сведения о портах и городах по течению реки. Короче, если в ближайшие месяцы появятся пленные, мне нужно определить, в какой сфере лесного хозяйства они могли бы работать, а также предусмотреть, что для этого нужно организовать. Я считаю, что для этого офицера (к тому же думающего и симпатичного) решающую роль сыграли мои навыки охотника-следопыта.

— Итак, ты нас покинешь, — сказала изумленная Эрмин. — Что ж, я сохраню твой секрет, а ты — мой, касающийся Бетти. Кстати, если я верно поняла, тебе не нужно немедленно возвращаться в Цитадель?

Вместо ответа он пылко поцеловал ее. Впрочем, поцелуй длился недолго, в дверь постучали.

— Папа, папа! — кричал Мукки. — Идите сюда! Вернулась Мадлен.

— Мадлен? — повторила остолбеневшая от изумления Эрмин. — Вот радость! Тошан, скорее! Быть может, твоя двоюродная сестра привезла вести от Талы и Кионы.

Молодая женщина мгновенно натянула одежду: шерстяные брюки и голубой свитер. Длинные светлые волосы заструились по плечам.

— Спускайся, Мимин, я следом, — сказал Тошан. — Я рад, что окажусь не единственным представителем индейского племени.

Это была безобидная шпилька. Эрмин отметила, что в Тошане, как только он оказался вдали от гарнизона, вновь заговорил голос крови. Она нежно улыбнулась, в который раз подумав, как ему подходит прозвище Властелин Лесов.

— Тогда не надевай форму! — посоветовала она, уходя.

На лестничной площадке она услышала настоящий концерт, в котором сливались детские крики, смех и голоса взрослых. Мари и Лоранс бурно радовались встрече с кормилицей. Также доносился громкий мужской голос. «Пьер Тибо, — узнала она. — Должно быть, он подвез Мадлен».

Эрмин была права. Посреди гостиной стоял их друг, румяный, коротко стриженный, куртка на меху перекинута через руку, в другой руке ушанка с козырьком. Он спорил с Жослином. При виде молодой женщины он расцвел в радостной улыбке, ей эта улыбка показалась неуместной.

— Эрмин! Как я рад тебя видеть! — воскликнул он. — Я объяснял твоему отцу, что этой зимой я выиграл кучу бабок, когда пересек на гусеничном автомобиле озеро Сен-Жан. Лед теперь вполне прочный.

— Добрый день, Пьер! — сдержанно ответила она, тотчас повернувшись к Мадлен. — А ты в самом деле сможешь вволю наговориться с Тошаном — он здесь!

Она решила быть сдержанной, живо вспомнив о том, как неприлично вел себя Пьер в этой самой гостиной. Он, искренне опечаленный, не сумел скрыть свои чувства.

— Наконец-то ты вернулась! — обрадованно воскликнула Эрмин. — Ну и денек! Сначала заявился мой муж, а теперь ты!

Кормилица прижала к себе Мари и Лоранс. Девчушки обнимали ее в приливе нежности, которая могла бы вызвать ревность у их матери, если бы Эрмин сама не была безумно рада встрече с подругой.