заниматься «сервисным обслуживанием» режима. Либо олигархи и фавориты станут винтиками созданной ими машины, либо эта машина их переедет. Так или иначе, последняя фаза развития государственно-олигархического капитализма обещает быть очень бурной.

Все действительное в русской истории если не разумно, то хотя бы логично. Сначала в ходе перестройки активное меньшинство навязало архаичному советскому большинству правила игры, которые общество не готово было усвоить в силу имевшихся культурных ограничений. Затем отказавшееся от старых правил, но неспособное жить по новым общество впало в смуту. Для того чтобы подавить смуту, уже другому, не менее активному меньшинству пришлось положить общество под тоталитарный пресс (не такой мощный, как восемьдесят лет назад, но идентичный по конструкции). Общество, следуя инстинкту самосохранения, легло под этот пресс практически без сопротивления и начало под ним «преть», незаметно для себя превращаясь в очень полезные социальные удобрения. Все это создает хорошую почву для превращения деспотического государства в полицейское, а уже полицейское государство, в свою очередь, имеет неплохие шансы для дальнейшей эволюции в нечто более свободное с помощью очередной русской «перестройки» – «революции сверху». Не очень романтично, очень нескоро, но смотрится как наиболее вероятный сценарий при условии, если «нормальный» ход русской истории не будет прерван большой войной или серией глобальных катастроф (природных или техногенных).

Третья «перестройка», отдаленная неизбежность которой вызывает мало сомнений, обещает быть более успешной, чем две предыдущие, именно благодаря тому, что историческая почва для нее гораздо лучше подготовлена. Конечно, никто не знает, сколько времени нужно для полной «рекультивации» земель. Библейские сюжеты подсказывают, что не меньше сорока лет. Если считать от начала первой перестройки, то выходит приблизительно 2025 год. К этому времени у «пресса» как раз истекут все гарантированные сроки.

Очерк 41

Выбор шестого срока: Сталин или Мадуро?

Сообщения об арестах и задержаниях чиновников и бизнесменов стали доминирующим фоном российской медиасферы. Но дело не в их количестве – они превратились в оселок, на котором оттачивается вся информационная лента. Количество уже давно переросло в качество, но эксперты уклоняются от широких обобщений, предпочитая комментировать факты по отдельности. Между тем речь может идти о глобальном влиянии этой кампании на вектор исторического развития России в течение ближайшего десятилетия.

Террор с человеческим лицом. Не думал, что когда-нибудь впишусь за российскую коррупцию. Но обстоятельства складываются таким образом, что между коррупционерами и российским «управленческим классом» сегодня поставлен знак равенства. Причем бьют по ним с двух сторон одновременно: с кремлевских стен и из оппозиционного подполья. Истребление коррупции в том виде, в котором оно сегодня практикуется в России, фактически превратилось в «беловоротничковый террор», политическое избиение средней и низшей бюрократии (в том числе служащих всех аффилированных с государством компаний), а также связанных с этой бюрократией остатков более или менее независимого от государства частного капитала.

Виноваты они или нет в многочисленных приписываемых им экономических преступлениях – вопрос вовсе не главный. Кто-то – да, кто-то – нет. В 1937-м тоже не все поголовно пострадали безвинно, но это не меняет нашего отношения к той эпохе. Однако на этот раз террор выходит замысловатый, с выдумкой, он не похож на образцы, которые известны по учебникам истории. Нынешний режим кажется мягким по сравнению со сталинизмом. Да власть и не спешит усугублять ситуацию, которая пока является исключительно комфортной для нее. Ей выгодна неопределенность и незавершенность репрессивных форматов. Такой завуалированный террор вполне вписывается в общую реализуемую стратегию «управляемого хаоса».

Но вряд ли эта ситуация долго будет оставаться комфортной: «управляемый хаос» хотя и весьма эффективная, но не рассчитанная на длительное применение политическая технология. Поддерживаемая с ее помощью «стабильность» похожа на политический изотоп с достаточно большим, но не бесконечным периодом полураспада.

Какой бы ни был этот период, хаос не останется управляемым вечно и рано или поздно разложится на свои простые составляющие.

В обозримой перспективе Россию ждет либо отчаянная попытка восстановить управляемость с помощью банального, сбросившего маску человечности террора, либо унылое сползание в такой же банальный хаос, которым никто не будет пытаться управлять.

Особенности национальной борьбы с коррупцией. Разглядеть в шумной антикоррупционной кампании террор непросто, и уже сама постановка вопроса в такой плоскости вполне объяснимо вызывает скепсис. Как только речь заходит о терроре в сегодняшней России, сразу указывают, что его «абсолютные показатели» остаются весьма умеренными – второй ГУЛАГ пока не покрыл Россию своей сетью, новый Бутовский полигон не запустили, а для несогласных остается достаточно мест, где они могут отвести душу. На этом основании многие полагают, что никакого террора в России нет, а если и есть, то только «гибридный», «вегетарианский», т. е. не совсем настоящий.

Однако террор как беременность – он либо есть, либо нет. Гибридной беременности пока не наблюдалось, насколько мне известно.

И абсолютные цифры, и внешний антураж репрессий могут варьироваться, но сути дела это не меняет. Террор оценивают по тому эффекту, который он оказывает на общество, а не по размаху зверств. При определенных обстоятельствах (об этом ниже) требуется не так много усилий, чтобы удерживать общество в патологическом страхе. Но обстоятельства могут и меняться.

Это легко могут себе представить те, кому довелось выращивать дома черепашку. Известно, что размер, до которого она вырастает, в значительной степени зависит от параметров емкости, в которую ее посадили. Запихни черепашку в трехлитровую банку – она будет оставаться с кулачок, пересади в бассейн – она подрастет до локтя. Террор в сегодняшней России выглядит так скромно, потому что живет пока «в банке». Но если его пересадят в приличный аквариум, он подрастет до своих «естественных пределов». Главное – не размер, а наследственность.

Террор от обычных авторитарных практик отличает, прежде всего, неуправляемость и непредсказуемость репрессий. Они осуществляются как бы в автономном режиме, подчиняясь только своей собственной, скрытой от посторонних глаз логике. Именно поэтому террор способен порождать тотальный парализующий страх. Это всегда игра без правил, внутри которой не существует такой модели поведения, такой персональной стратегии, которая гарантированно выводит игрока из зоны риска. Были Магомедовы и Арашуковы – и не стало Магомедовых и Арашуковых. Почему этих не стало, а другие такие же остались, не знает никто, поэтому все боятся всего. В этом суть, а не в масштабе.

Большой коммерческий террор. Главными в стране становятся не бизнес или управленческая элита, а органы. Они производят только аресты. Под таким углом зрения борьба с коррупцией в России в ее современном виде есть именно инструмент террора. Конечно, террор этот направлен в первую очередь против управленческого класса и его «союзников», хотя под раздачу попадает и огромное количество случайных людей, в том числе бесконечно далеких от сфер, где вечно что-то делят.

Любой российский чиновник сегодня может быть в любую минуту представлен обществу как коррупционер, потому что коррупция как метод решения проблем и как образ жизни заложена во внутреннем коде существующей системы управления страной и без нее страна не сможет существовать ни одного дня. Быть частью этой системы и не быть коррупционером практически невозможно. Исключения лишь подтверждают общие правила.

Фаворитизм и террор – кто победит? Сегодня, правда, есть одна заморочка, которой не было в предыдущем сезоне Большого террора. Кампания по истреблению коррупционеров проходит на фоне безудержного роста фаворитизма. Два этих процесса развиваются пока параллельно, но долго так продолжаться не может. Либо круглое, либо зеленое.

Тонкий знаток русской истории Пайпс считал, что с фаворитизмом покончил еще Николай I. Несмотря на то что бытовая коррупция всегда имела в России эпические масштабы, соответствующие гигантскому размеру ее бюрократического