в отличие от других, он всегда делал то, что говорил его отец. И разве это не давало ему право время от времени жить по-настоящему? Занюхать несколько дорожек порошка. Шлёпнуть пару парней по их тугим задницам. Даже если они не достигли этого идиотского возраста согласия, ну и что? В других странах и культурах видели картину целиком. Знали, что мальчикам это не причиняет вреда, что они вырастут и заживут нормальной жизнью, станут солидными, порядочными гражданами. Не станут истеричками и педиками. Это не заразно и не опасно, если в тебя входил член взрослого мужчины, когда ты был юн, ты в безопасности. Он часто видел, как его отец ругался, но только однажды видел, как он вышел из себя. Это было, когда Маркус учился в пятом классе, и его отец, войдя в его спальню, обнаружил, что Маркус и соседский мальчик играют в постели в мамочку и папочку. Господи, как же он ненавидел этого человека. Как он его боялся! И как сильно он его любил. Одно-единственное слово одобрения Отто Рё, и Маркус чувствовал себя властелином мира, непобедимым.

— Так вот где ты находишься, Рё.

Маркус поднял голову. На лице мужчины, стоявшем перед его столом, была медицинская маска, а на голове — плоская кепка. В нём было что-то знакомое. Даже голос. Но Маркус был слишком пьян, всё было расплывчато.

— У тебя есть порошок для меня? — автоматически спросил Маркус и в тот же момент задумался, откуда этот вопрос взялся. Наверное, просто ломка.

— Ты не получишь никакого порошка, — сказал мужчина, усаживаясь за стол. — Тебе также не следует выпивать в баре.

— Не следует?

— Нет. Ты должен был сидеть дома и оплакивать свою очаровательную жену. И Сюсанну, и Бертину. А теперь ещё один человек мёртв. Но вот ты сидишь здесь и хочешь веселиться. Ты никчёмная, грёбаная свинья.

Рё поморщился. Не из-за того, что мужчина сказал о тех женщинах. Именно слово «никчёмная» попало в цель. Эхо из детства, и мужчина, ругающий его с пеной у рта.

— Кто ты такой? — пробормотал Рё невнятно.

— Разве ты не видишь? Я пришёл из следственного изолятора. Привокзальная площадь Йернбанеторгет. Кевин Селмер. Ничего не всплывает в памяти?

— А должно всплыть?

— Да, — сказал мужчина, снимая с лица маску. — Теперь ты меня узнаёшь?

— Ты выглядишь как мой чёртов старик, — невнятно пробормотал Маркус. — Как мой отец.

У Рё возникло смутное ощущение, что ему следовало бы испугаться. Но он не боялся.

— Как смерть, — сказал мужчина.

Возможно, именно медлительность и отсутствие страха заставили Маркуса не выставить руку как защиту, когда он увидел, что мужчина замахнулся на него. Или, может быть, это была просто автоматическая, условная реакция мальчика, который усвоил, что его отец имеет право ударить его. Мужчина держал что-то в руке. Это был... молоток?

 

Харри вошёл в бар, который — если верить красным неоновым буквам над дверью — назывался просто «Бар». Это было третье заведение, куда он зашёл этим вечером, и оно было неотличимо от двух других: глянцевое, вероятно, стильное и, без сомнения, дорогое. Он оглядел зал и заметил Рё, сидящего за столом. Перед ним, спиной к Харри, сидел мужчина в плоской кепке с поднятой рукой. Он что-то держал в руках. Харри увидел, что это было, и в то же мгновение понял, что сейчас произойдёт. И что он не успеет предотвратить это.

 

Сон Мин и Хельге стояли рядом с женщиной и смотрели на тело.

Ей было где-то за шестьдесят лет, и она походила на хиппи: причёской, одеждой и макияжем. Сон Мин предполагал, что она была из тех дам, что приходят на музыкальные фестивали с участием престарелых рок-идолов семидесятых. Она уже была в слезах, когда ей открыли дверь Института судебной медицины, и Хельге дал ей несколько бумажных платков, которыми она теперь вытирала слёзы и потёкшую тушь.

Теперь, когда Хельге смыл всю свернувшуюся кровь, Сон Мин смог увидеть, что лицо мертвеца было более нетронутым, чем он предполагал ранее.

— Не торопись, фру Бекстрём, — сказал Хельге. — Мы можем выйти, если хочешь?

— Не нужно, — шмыгнула носом она. — В этом нет никаких сомнений.

 

Гул голосов в баре мгновенно смолк, и посетители повернулись в направлении звука. Громкого, как пистолетный выстрел, хлопка. Шокированные, они уставились на встающего на ноги мужчину в плоской кепке. Некоторые узнали другого человека за столом — магната недвижимости, мужа женщины, найденной мёртвой на Снаройе. В наступившей тишине они услышали голос мужчины в кепке, звонкий, как колокол, и увидели, как он поднял руку с тупым оружием.

— Я сказал — смерть! Я приговариваю тебя к смерти, Маркус Рё!

Раздался ещё один громкий хлопок.

Они увидели высокого мужчину в костюме, быстро идущего к столику. И когда человек в кепке поднял руку в третий раз, высокий мужчина выхватил предмет у него из рук.

 

— Это не он, — всхлипнула фру Бекстрём. — Слава богу, это не Ден. Но я не знаю, где он. Я вне себя от беспокойства каждый раз, когда он вот так исчезает.

— Ну-ну, — сказал Сон Мин и подумал, не положить ли ему руку ей на плечо. — Я уверен, что мы найдём его. И мы также рады, что это не твой муж. Мне жаль, что пришлось пройти через это, фру Бекстрём, но мы просто должны были убедиться.

Она молча кивнула.

 

— Достаточно, Судный Ден.

Харри усадил Бекстрёма обратно в кресло и положил молоток к себе в карман. Двое пьяных мужчин, Рё и Бекстрём, тупо уставились друг на друга, как будто оба только что проснулись и не понимали, что случилось. На стеклянной столешнице появилась большая трещина.

Харри сел.

— Я знаю, у тебя был тяжёлый день, Бекстрём, но тебе следует связаться со своей женой. Она отправилась в Институт судебной медицины, чтобы узнать, не принадлежит ли тело Кевина Селмера тебе.

Адвокат защиты уставился на Харри.

— Ты его не видел, — прошептал он. — Он не мог справиться с болью. Он сказал им, что у него болят живот и голова, но врач дал ему только какое-то лёгкое обезболивающее, а когда оно не подействовали и никто не пришёл на помощь, он бил своей головой о стену, пока не потерял сознание. Вот как больно ему было.

— Мы этого не знаем, — сказал Харри.

— Знаем, — сказал Бекстрём, и его глаза теперь были мокрыми от слёз, — мы знаем,