Число офицеров, привлекаемых для первоначальных приготовлений должно быть максимально ограниченным. Остальных сотрудников, участие которых необходимо, следует привлекать к работе как можно позже и знакомить только с частными сторонами подготовки, необходимыми для исполнения служебных обязанностей каждого из них в отдельности.

Иначе имеется опасность возникновения серьезнейших политических и военных осложнений в результате раскрытия наших приготовлений, сроки которых еще не назначены»[383].

Недоверие Сталина к данным разведки вообще и военной в частности было вызвано, в том числе, и тем, что разведке не удалось получить документальных сведений, свидетельствовавших о планах Германии напасть на Советский Союз. В целях обеспечения секретности директива № 21 была издана в количестве 9 экземпляров, причем, только три экземпляра вышли за пределы штаба ОКВ – они были направлены главнокомандующим трех видов вооруженных сил. Всего три экземпляра! К тому же, Гитлер имел обыкновение давать указания устно. Полностью ознакомиться с Директивой № 21, которая в части сроков нападения как и самого нападения на СССР не была однозначна, удалось единицам. Поэтому и допускалась различная интерпретация указаний верховного главнокомандования.

Из Директивы № 21 напрашиваются следующие выводы:

– окончательное решение о проведении операции «Барбаросса» остается за Гитлером, который его примет в том случае, если «Россия изменит свою нынешнюю позицию по отношению к нам»; из этого следует, что «нынешняя позиция по отношению к нам» России на конец 1940 г. фюрера устраивала;

– следует избегать «раскрытия наших приготовлений, сроки которых еще не назначены»;

– главным командованиям вооруженных сил предписывается вести подготовку к нападению на Советский Союз; «приготовления, требующие более продолжительного времени, если они еще не начались, следует начать уже сейчас и закончить к 15.5.41 г.».

Представим, однако, что Директива № 21 оказалась бы на столе у советского руководства. К каким выводам на основании ее можно было бы прийти. Таких выводов два, и они взаимоисключающи.

Первый вывод: названа дата завершения приготовлений – стратегического развертывания вооруженных сил – требующих более продолжительного времени, т. е. более восьми недель до срока начала операций – к 15 мая 1941 г. Именно 15.5, как будет показано ниже, отложилось у отдельных представителей германского военного командования как дата начало операции «Барбаросса», некоторые же посчитали днем начала выступления следующий после 15 мая день – 16.5.

Второй вывод, противоречивший первому, – конкретный срок нападения на Советский Союз еще не определен, более того, даже допускалась возможность отмены этой операции. Названная же дата – 15 мая (равно как следующий день – 16.5) – никоим образом, не являлась датой начала кампании против Советского Союза. Иначе, зачем было оговаривать в Директиве следующие обстоятельства: «на тот случай, если Россия изменит свою нынешнюю позицию по отношению к нам»; «опасность возникновения серьезнейших политических осложнений в результате раскрытия наших приготовлений, сроки которых еще не назначены»; «приказ о стратегическом развертывании вооруженных сил против Советского Союза я отдам сам».

В своём фундаментальном труде «Сухопутная армия Германии 1933–1945 гг.» бывший генерал‐майор вермахта Буркхарт Мюллер-Гиллебранд утверждал: «Гитлер до последнего момента не объявлял своего решения о сроках фактического начала кампании против Советского Союза. Это обстоятельство приходилось учитывать при проведении подготовительных мероприятий по стратегическому развёртыванию сил (выделено мной. – М.А.)»[384].

В «Записях генерал-полковника Гальдера к докладу у Гитлера от 17 марта 1941 года» (о чем пойдет речь ниже), указывается две возможные даты начала операции «Барбаросса» 15 и 16 мая. Кому как ни начальнику Генерального штаба сухопутных войск была знать эту дату.

15 мая по разному трактовалось высокопоставленными офицерами вермахта, которые могли являться источниками информации для разведки.

«В качестве даты начала операции предварительно было названо 15 мая (выделено мной. – М.А.)»[385]. – Напишет Хельмут Грайнер, который вел официальный журнал боевых действий вермахта в отделе обороны Верховного командования.

Бывший начальник первого отдела Управления военной разведки и контрразведки Верховного главнокомандования вермахта генерал-лейтенант Ганс Пиккенброк показал на Нюрнбергском процессе: «… О более точных сроках нападения Германии на Советский Союз мне стало известно в январе 1941 года от Канариса. Какими источниками пользовался Канарис, я не знаю, однако он сообщил мне, что нападение на Советский Союз назначено на 15 мая (выделено мной. – М.А.)»[386].

В своих показаниях Международному военному трибуналу бывший начальник третьего отдела германской военной разведки и контрразведки генерал-лейтенанта Франц фон Бентивеньи, также со ссылкой на адмирала Канариса, говорил о сроках завершения подготовки нападения на Советский Союз:

«Официально о подготовке Германией войны против Советского Союза я был поставлен в известность в конце января или в начале февраля 1941 года на одном из очередных совещаний у Канариса. В конце этого совещания Канарис предложил остаться начальникам отделов и сообщил нам, что согласно сведениям, полученным им от фельдмаршала Кейтеля, Гитлером отдан приказ о подготовке германских вооруженных сил к войне с Советским Союзом и назначен срок окончания этой подготовки – начало мая 1941 года (выделено мной. – М.А.)»[387].

Генерал пехоты Типпельскирх в этой связи в своей написанной в 1951 г. монографии «История Второй мировой войны» счел нужным отметить: «Предусматривалось дать приказ о стратегическом развертывании вооруженных сил для наступления на Советский Союз в случае необходимости за восемь недель до начала военных действий. Приготовления, которые требовали длительного времени, должны были начаться немедленно при соблюдении тщательной оперативной маскировки и закончиться к 15 мая 1941 г. Тем самым был назначен самый ранний срок начала операции (выделено мной. – М.А.), совпадавший с концом весенней распутицы»[388].

Отсюда и «разнобой» в докладах разведки.

19 декабря 1940 г. итальянское верховное командование обратилось к ОКВ с просьбой немедленно отправить в Ливию одну танковую дивизию, предоставить Италии вооружение на 10 дивизий, а итальянской военной промышленности помощь сырьем. Причем эта просьба подкреплялась меморандумом, в котором говорилось, что без немецкой помощи итальянские войска не смогут удержать Киренаику и Ливию.