Майкл дрожащей рукой отложил бумаги. Его дядя сошел с ума. Это единственное объяснение. Она женщина, живая женщина. Она его жена.Она тихая, добрая, заботливая. Пример для всех женщин, отличная хозяйка и повариха.

Она редко спала. И кажется, всегда знала, о чем он думает.

Поток мелких деталей затопил его мозг, словно дядины слова сломали плотину. Ее прохладная кожа. То, как она слушала его, — словно не ушами, а всем телом, словно слышала что-то помимо звука. Сверхъестественная способность угадывать каждое его желание. Ее редкий смех. Отстраненность в ее взгляде.

Нет.Он боролся с этим потоком, приказывая себе мыслить логично. Его дядя верил, что… Что? Что она не человек, а какое-то существо? Что его ночной кошмар был реальностью?

На столе перед ним оставалось всего несколько страниц. Он не хотел читать, его тошнило, но непослушная рука сама переворачивала их. Почерк дяди стал торопливым, как у студента, не успевающего подготовиться к экзамену. Он что-то обводил, вычеркивал, переписывал. «Проверить по Канону Акивы бен Иосифа, потом сравнить с теорией Аббы Иосифа бар Хамы. Несовместимы? А был ли прецедент?» Майкл переворачивал страницы, и почерк становился все более небрежным и неразборчивым, как будто писавший невыносимо устал.

На последней странице было всего две строчки. Одна — длинная, непрерывная цепочка букв. И над ней — подчеркнутые слова, написанные дрожащим от напряжения почерком дяди:

Как привязать Голема к новому хозяину.

* * *

На пустыню опускалась ночь. Она разбудила и выманила из нор змей и мышей-полевок, чтобы соколы могли поесть свежего мяса. Она сгладила холмы и камни, и теперь, если смотреть от входа, пещера ибн Малика казалась глубоким нарывом в теле земли. Пока горизонт еще брезжил светом, Абу Юсуф развел у входа костер, закутался в шкуру от холода и постарался не думать о том, что происходит в темноте за его спиной.

Похоже, ибн Малик не преувеличивал, когда говорил, что ждал такого случая всю жизнь.

— Большинство джиннов — довольно ничтожные создания, — говорил он Абу Юсуфу, пока они углублялись в толщу горы, останавливаясь только затем, чтобы зажечь светильники на стене. — Всякие там ифриты, гули и младшие слабосильные джинны — я мог бы наловить их целую сотню, но только зачем? Они тупые и неповоротливые, и слуги из них никудышные. Но могучий джинн — о, это совсем другое дело.

Абу Юсуф слушал его невнимательно: он с трудом нес все еще не очнувшуюся дочь по узким извилистым проходам, в некоторые из них мог едва протиснуться человек. Абу Юсуф, проведший всю жизнь под открытым небом, испытывал непреодолимое желание развернуться и убежать прочь.

— Ты ведь, наверное, знаком с историями о царе Сулеймане, — продолжал ибн Малик, и Абу Юсуф даже не удостоил его ответом: только одичавшие сироты могли не слышать этих сказок. — Все они, конечно, сильно приукрашены, но в основе своей правдивы. Колдовской дар, доступный Сулейману, позволял ему управлять даже самыми могучими джиннами и заставлять их работать на пользу своему царству. Когда Сулейман умер, колдовской дар исчез вместе с ним. Вернее говоря, почти исчез. — Ибн Малик бросил короткий взгляд на Абу Юсуфа. — Последние тридцать лет я неустанно ищу в пустыне остатки этого колдовства, и вот ты принес мне ключ.

Абу Юсуф посмотрел на затихшую у него на руках девушку.

— Нет, не твоя дочь. То, что внутри ее.Искра, оставленная джинном. Если мы сможем обуздать эту искру, она подскажет нам, как завладеть самим джинном.

— Поэтому ты говоришь, что ее пока нельзя вылечить?

— Конечно. Если потеряем искру — потеряем ключ.

Абу Юсуф резко остановился. Через несколько мгновений ибн Малик почувствовал, что за ним никто не идет, и повернулся к нему. Стоя с поднятым над головой факелом, он напоминал светящийся скелет, чему немало способствовала и его ужасная улыбка.

— Я понимаю, — сказал он. — С какой стати тебе помогать ибн Малику, этому безумному старому колдуну? Тебе ведь не важно, найдет он своего джинна или нет. Тебя не интересует месть, и это правильно, потому что месть ради мести бесполезна и порой вредна. Ты хочешь просто вылечить свою дочь, заплатить за это цену и вернуться обратно, к своему шатру, постели и спящей жене. — Огонь факела мелькал в его глазах, словно он сам был джинном. — А тебе известно, что будущее лето принесет с собой засуху, какую бедуины не видели много поколений? Она продлится несколько лет, и все зеленые поля отсюда до Гуты превратятся в пыль. Это не пророчество и не предсказание. Любой может прочитать знаки надвигающейся суши в движениях луны и солнца, в оставленном гадюкой следе, в стаях птиц. Все указывает на бедствие. Конечно, если оно застанет вас врасплох.

Абу Юсуф крепче прижал к себе дочь. Слова ибн Малика могли быть и ложью, придуманной, чтобы склонить его к сотрудничеству, но он нутром чувствовал, что это правда. Может, он не умел различать знаки так ловко, как ибн Малик, но сейчас понимал, что уже знал об этом неким образом, который выше знания. Может, поэтому он и оставил Фадву дома, вместо того чтобы отослать ее к новому мужу и в новый клан, где она будет чужой, лишним ртом, который надо кормить. Где она может родить ребенка только для того, чтобы увидеть, как он умирает.

— А как это связано с джинном? — спросил он, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Воспользуйся воображением, Абу Юсуф. Подумай о том, что плененный джинн может сделать для твоего клана. Зачем рисковать жизнью, разыскивая воду, если он может сделать это вместо вас? Зачем корчиться от холода в рваном шатре, если можно жить во дворце, построенном джинном?

— А, стало быть, ты собираешься подчинить джинна моейволе? Или он согласится служить двум хозяевам?

— Ты прав, конечно, — улыбнулся ибн Малик, — и он будет выполнять мои команды, а не твои. И сейчас ты, конечно, спросишь, зачем мне надо защищать твою семью, какие у меня для этого причины? Я мог бы сказать тебе и совершенно искренне, что жизнь и благополучие клана Хадид заботит меня больше, чем ты думаешь… — (Абу Юсуф презрительно фыркнул), — но я чувствую, что убедить тебя будет непросто, поэтому подумай вот о чём. По всем рассказам, джинны, покорившиеся Сулейману, любили своего хозяина и с радостью подчинялись его воле. По крайней мере, по всем человеческимрассказам. Джинны рассказывают собственные сказки, и в них Сулейман — злобный и коварный поработитель. Я не понимаю, где тут правда. Может, они искренне любили Сулеймана, а может, он сломал не только их волю, но и души. Но одно я могу сказать тебе точно: тот джинн, которого мы хотим поймать, не будет меня любить. Он будет ненавидеть меня каждой частицей своего существа. Он будет стараться сбежать от меня при каждой возможности, при помощи колдовства или хитрости. И все-таки он будет обязан выполнять мои команды.

— Ты хочешь, чтобы он был постоянно занят, — догадался Абу Юсуф.

— Вот именно. У джинна, которому поручено таскать твоих овец до Гуты и обратно, остается мало времени на то, чтобы строить козни.