Дом, в котором она теперь жила, располагался неподалеку на той же улице, и по дороге туда она немного поплакала от усталости и облегчения. Вот уже несколько недель она спала в крошечной комнате без окон, где, кроме нее, жили еще пять женщин: три еврейки и две итальянки. Тюфяк был таким тощим и комковатым, что она не могла спать, а все женщины ее ненавидели за то, что по ночам она часто вставала в уборную. За всю эту роскошь она платила хозяйке пятнадцать центов в день. Проснувшись сегодня утром. Анна посчитала, что у нее осталось всего два доллара.

Но пока ей продолжало везти: ни одной из соседок не было дома. Она может не спеша решить, где лучше спрятать деньги. А потом пойдет в шикарное кафе и позволит себе съесть целую тарелку курицы с печеным картофелем. Анна зажгла свечу, которую они держали в чашке у двери, и начала искать подходящий тайник: дыру в полу или отставший кусок штукатурки.

— Я бы не стал на твоем месте, — раздался голос у нее за спиной. — Слишком легко обнаружить. Лучше носи их с собой, раз уж они так тяжело тебе достались.

Он стоял в дверях, полностью перекрывая проем. Два шага — и он уже был внутри и запирал дверь на задвижку.

В ужасе она шарахнулась назад и ударилась о стену плечом. Свеча выпала из чашки и, зажженная, покатилась по полу. Он все с той же грацией нагнулся, поднял ее и поднес к лицу женщины:

— Сядь, Анна.

Она соскользнула по стене и села, прикрывая живот руками.

— Пожалуйста, не трогай меня, — прошептала она.

Он насмешливо взглянул на нее, но ничего не сказал, а только обвел глазами маленькую темную комнатку. На мгновение ей показалось, что ему неловко здесь.

— Я не собираюсь оставаться тут дольше, чем необходимо, так что давай поговорим.

Он тоже сел и поставил свечу между ними. Даже сидя на полу со скрещенными ногами, он возвышался над ней, как грозный судья. У нее потекли слезы.

— Прекрати, — равнодушно сказал он. — Если уж у тебя хватило духу шантажировать меня и угрожать мне, то не стоит распускать нюни теперь.

Усилием воли Анна заставила себя успокоиться и вытерла лицо. В руке она все еще сжимала конверт. Если отдать его и извиниться, он, может, простит ее и уйдет?

Но непослушные пальцы еще крепче ухватили конверт. Эти деньги — ее будущее. Ему придется забрать их силой.

Но похоже, применять силу он не собирался, по крайней мере пока.

— Как ты нашла меня? — задал он первый вопрос.

— Твоя мастерская, — пискнула Анна. — Я пошла в Маленькую Сирию и ходила там по улицам, пока не увидела на вывеске твое имя. Потом дождалась, когда ты выйдешь, и убедилась, что это действительно ты.

— И ты никому больше не рассказывала? У тебя нет сообщников?

— Кто бы мне поверил? — криво усмехнулась она.

Похоже, это его устроило, и он продолжал:

— Хаву ты тоже шантажировала? Если помнишь, это она искалечила твоего любовника. Я только спас ему жизнь.

— Я все помню, — огрызнулась она, — хотя, если ты помнишь, я сама была избита до полусмерти.

— Тогда ответь на мой вопрос.

Она колебалась, и то, что отразилось на ее лице, стало ему лучшим ответом.

— Понятно. Ты боишься ее. Похоже, больше, чем меня.

Она с трудом сглотнула:

— Что она такое?

— Это ее секрет, а не мой.

Анна слабо хихикнула:

— А что тытакое?

— Что я такое, это не твое дело. Ты только помни, что, если меня разозлить, я делаюсь опасным.

— Вот как? — Она выпрямила спину. — Я тоже. И я не зря угрожала. Я пойду в полицию, если меня вынудят.

— Забавная угроза от человека, который держит в руке конверт с деньгами. Или ты хочешь снова шантажировать меня, когда первый платеж кончится? Ты собираешься грабить меня понемногу в расчете на мою скромность и добрую волю? Имей в виду, что они обе уже подходят к концу.

— Я не воровка, — гордо сказала она, — и не собираюсь больше делать ничего подобного. Мне просто надо немного денег, чтобы дожить до того времени, когда родится ребенок и я смогу найти работу.

— А что ты сделаешь с ребенком? Будешь держать его здесь. — Он с отвращением огляделся.

— Наверное, отдам его. Есть много женщин, которые хотят ребенка. Некоторые даже готовы платить. — Она пожала плечами с деланой беззаботностью.

— А твой любовник? Он знает об этом плане?

— Не называй его так! — с гневом сказала она. — Он мне никто, и ребенку тоже. Почему меня должно волновать, что он думает? Той ночью он велел мне от него избавиться. Назвал меня хитрой шлюхой и сказал, что ребенок не его. Между нами все было бы кончено, если бы не Хава. — У нее нервно сжалось горло. — Но то, что она сделала, — это неправильно. Я слышала, он даже ходить не может. И доктора говорят, что теперь у него все будет болеть до конца жизни.

Он явственно вздрогнул:

— А Хава слышала об этом?

— Откуда мне знать. Я не показывалась в пекарне с тех пор. Только прочитала в газетах об ее замужестве.

Джинн словно обратился в камень:

— Каком замужестве?

— А ты не знал? — улыбнулась она, радуясь, что наконец-то у нее появилось преимущество. — Она снова вышла замуж, очень скоро после той ночи, за некоего Майкла Леви. — Шок на его лице придал ей смелости, и она заговорила быстрее: — Он социальный работник и, разумеется, беден как мышь. Но она все-таки за него вышла, так что, наверное, между ними что-то было, как ты думаешь?

— Замолчи, — прошептал он.

— А вы с ней так хорошо смотрелись, когда танцевали вместе.

— Замолчи!

Он не отрываясь смотрел на стену над ее головой. Анна помнила, что такой же вид был у ее отца, когда он узнавал дурные новости: как будто пытался отменить правду одной только силой воли. Он всего лишь мужчина, по крайней мере в этом. На мгновение она почти пожалела его.

— Те деньги, что у тебя в руках, — сказал он ей странным, задушенным голосом, — считай, что я дал тебе в долг. И скоро этот долг придется отдать. Если последуют еще какие-то угрозы мне, или Хаве, или еще кому-то, они получат достойный ответ. Мое терпение подошло к концу.

Он протянул руку и пальцем прижал горящий фитилек свечи. Пламя тут же взорвалось раскаленной белой струей огня. Анна вскрикнула и отвернулась, закрыв глаза. Почти сразу же свеча стала гореть как обычно, но, когда девушка повернулась, Джинна уже не было в комнате.

* * *

За углом направо от приютного дома, в полуподвале, располагалась невзрачная забегаловка под названием «Пятнистая собака». Популярное среди поденщиков и портовых рабочих заведение, в середине дня — когда труженики ночной смены еще отсыпаются после утренних возлияний, а остальные работают — оно было почти пустым. Вот и сейчас тут присутствовали лишь две живые души: бармен, который, воспользовавшись временным затишьем, сметал с пола старые опилки и насыпал новые, и Майкл Леви, занявший маленький столик в темном углу.