А я смотрел на них обоих и улыбался.

Светка написала слово «беременная» через «и» после «м». Потом исправила. Наверное, проверила по словарю.

— Просто удовольствия я там получу максимум на десятку. Остальные двести сорок— инвестиция в кайф Цыбиной компании. Нет, я правда неплохо зарабатываю, и не то чтобы жаба… Но зачем?

— Трезвый расчет, — одобрил Сашка.

Свою норму он явно принял; Гэндальфу по жизни много не надо. Да, собственно, мы уже и не пьянствовали. Просто сидели и болтали за жизнь; я, как всегда, ненавязчиво перебирал струны. В родной четыреста пятой, где через пару дней от нас останутся одни воспоминания да автографы на стенах, да и то пока родители какого-нибудь свеженького первокурсника не переклеят обои.

Жека уже уехал. Всех удивил до чертиков, вернувшись в свой уездный город — насовсем. Даже не дождавшись торжественного вручения дипломов. Вообще он всегда был странный, наш Жека. Хоть на первый взгляд и простой, как три всем известных аккорда в ля миноре.

На освободившееся место комендантша успела подселить тихого, серьезного абитуриента. Я приглашал его посидеть с нами, но мальчик — точь-в-точь как наш бывший сожитель — отказался и нырнул в учебники, оставив на поверхности только светлую макушку из-за разворота книги. Впрочем, он прав. Нам троим сейчас никто не был нужен.

— И весь курс по-любому не соберется, — добавил Влад в развитие темы. — Можно устроить что-нибудь альтернативное, экспромтом, сразу после вручения дипломов. Ну, как Андрей Багалий делал…

— Багалий умел, — задумчиво согласился Гэндальф.

Я молчал. Случайно вышел на мелодию из «Пинк Флойд» и сосредоточился на игре, импровизируя, пробуя самые сумасшедшие вариации. Пытался определиться, имею ли я право отгулять с ребятами выпускной. Наверное, все-таки имею: один день ничего не решает, а отучились мы как-никак целых пять лет. Вместе…

— Не думал, что когда-то еще здесь зависну, — сказал Влад.

— Последний раз, — откликнулся Сашка. — Вот черт, не верится даже.

— Что дотянул до выпуска? — усмехнулся я.

— Что буду жалеть. Скучать буду; вот блин. По нашей долбаной общаге, по «Шару» этому футуристическому… Нет, пацаны, вы проникнитесь! Мы больше НИКОГДА не будем вот так сидеть. Даже если когда-нибудь где-нибудь пересечемся.

Выпивший Сашка всегда становился патетичным. Я переглянулся с Владом и, оборвав ударом по струнам пинкфлойдовские приколы, громким боем заиграл мушкетерскую: «Мы встретимся, Гэндальф, обязательно встретимся!» И далее хором по тексту — вразнобой, мимо нот, но зато с чувством и во всю глотку. На третьем припеве к нам присоединился мальчик с Жекиной кровати; и единственный, кроме меня, попал в тональность.

Потом ребята запросили меня спеть что-нибудь свое. Обернувшись к абитуриенту, Гэндальф принялся сбивчиво пояснять тому его счастье: своими ушами услышать песни Георгия Солнцева («Он гений, понимаешь?!. Обыкновенный гений!!!») в авторском исполнении. Пацанчик совсем засмущался и сник, наверняка мечтая о том светлом дне, когда эти психи наконец съедут.

Начал я, понятно, с культовой общаговской «Оды Дзень» — в честь припева мы снова наполнили пластиковые стаканчики, и пацаненку налили, общими усилиями сломив сопротивление. Потом спел «Зиму», «Запах метро», «Магелланову звезду», «Балладу выбора», «Королеву»…

— Кстати, Герка, я тебе не говорил?.. Нет? Видел вчера афишу Звениславы! — сообщил Сашка. — У нее концерт двадцать пятого. В Доме актера, можно пройти по студенческому — никто, надеюсь, сдуру в деканат не сдал?

— Надо сходить, — поддержал Влад.

Двадцать пятого. Я прикинул: никак. Не сидеть же в столице лишнюю неделю. А специально сорваться потом из Александровки — так ведь Светка не поймет, а ей нельзя волноваться.

Жаль.

— Звенислава — супер, — сказал Гэндальф. — Пару лет, и она станет звездой, увидите. Вот ты не застал Звениславу, парень. — Это уже, понятно, абитуриенту. — Черт возьми, каких людей ты не застал!..

И мы принялись болтать о народе с первых выпусков. Кто, где, зачем и с кем; вот и не говорите, что сплетни — исключительное хобби девчонок из четыреста десятой. Наиболее осведомленным оказался, как ни странно, Влад; а я-то думал, информация о ближних нигде не циркулирует с такой страшной силой, как в общаге, и всяким столичным штучкам до нас далеко. Но Санин, похоже, продолжал тусоваться едва ли не с половиной наших старших товарищей. Причем очень близко. Даже чересчур.

Или тут что-то другое?..

— …Вовку, длинного, помните? Женился пару месяцев назад, по залету…

— Ты свечку держал? — оборвал я.

Образовалась пауза. Я вспомнил, что именно у Вовки Влад отбил в свое время Наташку Лановую. Стало понятно его тихое злорадство, но все равно — на вечеринке появилась неприятная точка, будто птичка уронила кусочек дерьма.

Сашка пожал плечами:

— А нормальные мужики только так и женятся. Иначе на фига? Разве нельзя жить с подругой без штампа в паспорте?

— Вот именно, — неожиданно со знанием дела подтвердил абитуриент.

Санин заметно покраснел. И не удержался, чтобы не крутануть нервно кольцо у себя на пальце: вот уж кого окольцевали так окольцевали — без всякого залета. И резко сменил тему — способом настолько древним и стократно обкатанным, что мы с Гэндальфом переглянулись и чуть не расхохотались в две дружные глотки. Впрочем, Влад не заходил к нам в общагу четыре с лишним года — откуда ему было знать?

Короче, он попросил меня спеть еще.

— Что-нибудь новое, хорошо, Герка?

— Нет, — перебил Сашка. — Давай лучше старое. Старинную студенческую. «Поднявший меч на наш союз…» Помнишь?

— Ага.

У Гэндальфа напрочь не было музыкального слуха — зато имелось потрясающее чутье к музыке. Я это оценил давно, еще на первом курсе. И всегда ему первому показывал новые песни: Сашка мог безошибочно сказать, что классно, а что лажа. А мог предложить поменять одно-единственное слово или аккорд — и композиция вдруг становилась стройной, завершенной, как если бы посередине картинки перевернули неправильно вставленный паззл. Поэтому про большинство песен я говорю — наши. Правда, Сашка обычно злится.

Он чувствовал НАСТОЯЩУЮ песню. И еще момент, когда она должна прозвучать. Чтобы вышло самое то.

Я перебирал струны на ля миноре, без всяких гитарных наворотов. И пел негромко, будто рассказывал что-то простое и хорошее. Хотя слова в этой песне, надо признать, очень даже возвышенные:

…Как вожделенно жаждет век

Нащупать брешь у нас в цепочке!

Возьмемся за руки, друзья,

Возьмемся за руки, друзья…

Допел, и Сашка с Владом синхронно вздохнули. «Старинная студенческая песня». Нам оставалось быть студентами каких-то три дня. Вернее, уже два с половиной.