Но у нее не было времени порадоваться по-настоящему: ей надо спешить обратно в гостиницу, чтобы позвонить в Блумингтон штата Индиана и провести первый разговор с матерью ее будущего ребенка. Она еще дрожала от возбуждения в результате переговоров с людьми Броше, а предстоящий разговор только усиливал ее нервозность. Она решила звонить, когда останется одна, без Джефри. Его присутствие только взвинтит ей нервы, потому что этот звонок для нее куда более важен, чем все переговоры с Norm Со.

Карен сняла трубку, вызвала телефонистку отеля, сказала ей телефонный номер, по которому хочет говорить в США, и повесив трубку, стала ждать, когда ее соединят.

Прошли долгие пять минут, прежде чем зазвонил телефон. Услышав звонок, Карен вздрогнула и перевела дыхание. Если бы она была католичкой от рождения, то она, наверное, сейчас бы перекрестилась. Вместо этого она только скрестила пальцы и потянулась к телефонной трубке.

— Алло, — говорил голос с другого конца провода. — Алло!

— Алло, — ответила Карен, — это Синди?

— Да, а вас зовут Карен?

Связь была неплохой, голос в трубке звучал так, как будто Синди говорила из соседнего номера отеля, а не с другого континента, отделенного от нее океаном.

— Рада вас слышать, — сказала Синди. — Вы в отпуске? Хорошо, что вы позвонили.

Девушка благодарит ее? У нее голос милого ребенка, но она кажется очень напуганной. Карен не могла не сравнивать прерывистый голосок Синди с сухим тоном, которым говорила с ней Луиза. Может быть, все и сложилось к лучшему, но все же она не могла унять дрожь.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Карен.

— О, я здорова, как лошадь. И притом огромная лошадь. Правда, я потеряла немного в весе в первые месяцы беременности из-за тошноты. Она затягивалась на весь день. Поэтому я похудела килограммов на пять, но потом наверстала, да еще и прибавила с десяток сверху.

— А что говорит доктор?

— Он говорит, что со мной все в порядке. Но становится трудно готовить белье к стирке. Чем бы я ни занялась, мешают боли в животе. Я перестала носить сникеры, потому что не могу завязать их.

— Помогает ли вам кто-нибудь? — спросила Карен, и тут же прикусила язык: конечно, ей никто не помогает. — Не хотите ли, чтобы я вам рассказала немножко о себе и своем муже?

— Конечно, это было бы по-честному.

— Мы оба работаем по производству одежды. Я делаю женскую одежду.

— Правда? Я тоже немного шила, когда училась в высшей школе, но не настолько хорошо, чтобы стать профессионалкой.

«Возможно, она шьет не хуже меня», — подумала Карен, но решила не развивать тему.

— Вы, наверное, уже знаете, что живем мы в Нью-Йорке?

— Да, в нем жила и та, другая пара. Они были из Куинза, это в Нью-Йорк-Сити, не так ли?

Карен все равно не смогла бы ей объяснить, что пройдя всего лишь мост через реку, ты оказываешься как будто бы за тысячи миль от Манхэттена.

— Да, — сказала она.

— А есть ли там хорошие школы?

Карен улыбнулась.

— Там очень много хороших школ, — сказала она, — и мы позаботимся о том, чтобы послать ребенка в самую лучшую из них. Мы вполне можем себе позволить оплачивать обучение в частной школе.

Они беседовали довольно долго. Синди была мила и очень откровенна. Она рассказала Карен о своем парне, о том, что у них были серьезным намерения и они собирались обязательно пожениться. Но когда она забеременела, то с ним случилась истерика. Ей еще учиться три года до окончания колледжа, а он хочет получить юридическое образование. Он настаивал на том, чтобы она сделала аборт, но она была против. Поэтому они расстались.

— Поначалу было очень плохо, но потом я подумала, что все к лучшему. Я узнала, что он за человек на самом деле, понимаете? Я не могу выходить замуж за человека, который не будет любить моего ребенка.

Карен тут же подумала о Джефри, сумеет ли тот когда-нибудь полюбить младенца, от которого отказался его собственный отец? Мужчины — это особый тип людей, пожалуй, даже особый биологический вид.

Синди продолжала болтать. Она была первой в семье, кто поступил в колледж, и она твердо решила его закончить. Карен удивлялась ее настойчивости в этом вопросе. Ей повезло, что девушка забеременела и не избавилась от ребенка. Но Карен не могла представить, как бы она сама решилась на такое.

Карен попыталась предположить, что будет чувствовать ребенок, живя с нею, возникнет ли у него то же непреодолимое желание быть рядом со своей кровной матерью, какое преследует теперь ее. Но даже если так — она все равно возьмет малыша себе на воспитание.

— Вам это, наверно, будет стоить уйму денег, — сказала под конец Синди.

— Ну, с этим все в порядке, — успокоила ее Карен.

Карен считала, что для первого разговора девушка получила вполне достаточно сведений и впечатлений.

— Знаете, что я вам скажу? Я созвонюсь с вами на следующей недели уже из Нью-Йорка. Хорошо?

Синди радостно согласилась.

— А тем временем, если у вас возникнут какие-нибудь осложнения, то сразу же связывайтесь с Сэлли из конторы Крамера. Мы постараемся все для вас сделать, — пообещала ей Карен.

Впервые за все время разговора голос Синди дрогнул.

— Спасибо, — сказала она, — приятно слышать, что о тебе заботятся, — затем, помедлив, продолжила: — Мне хочется верить, что мой ребенок окажется в хороших руках.

— Так оно и будет, — обещала ей Карен. — Я уверяю вас — все будет хорошо.

Карен сидела, откинувшись в красном кресле банкетного зала «У Максима». После разговора с Синди ее перестала бить дрожь. Она поделилась с Джефри полученными новостями и сказала ему, что они ее очень радуют. Наконец-то все стало на свои места, и можно даже отпраздновать событие. «Максим» — это классика, реликт периода парижского нового искусства. Теперь им владеет Пьер Карден, один из самых богатых дизайнеров мира. Все, начиная с набивных обоев и кончая узорным ковром, было красным, создавая впечатление, что вы находитесь внутри материнского лона. Непонятно по каким причинам, но никто из знаменитостей здесь не обедал, однако для деловых ланчей это было самое престижное место. И не стоит даже упоминать, что когда они пришли, то обнаружили, что Билл заказал им лучший угловой столик зала и сам ожидал их появления.

Карен знала, что она привлекательна, что взгляды мужчин следили за ней, когда она шла по залу. О Карле стали говорить как о замечательном мастере, и толпы моделей толпились у его комнаты, надеясь получить нужную им консультацию. Но после встречи с дизайнерами у Карен выдались свободные десять минут, и она зашла к нему в комнату и попросила заняться ее прической. К тому же приглушенное освещение зала было щадящим к недостаткам внешности. Да и сами европейцы относились более терпимо к женщинам, перешагнувшим сорокалетний рубеж. Это не то, что в Нью-Йорке или, Боже упаси, в Лос-Анджелесе — где после тридцати пяти лет вас считают конченым человеком.