Журналы попались как раз кстати, потому что художник, кажется, не подозревал об опасности, грозившей оставленному без присмотра на стуле хлебу с колбасой.

И вот, когда двое джентльменов окончательно изошли слюной, с улицы тонким голосом закричали:

– Готово!

Компаньоны ссыпались вниз по лестнице. На катафалке была надпись, огромная и страшная:

Надпись почти совсем закрыла оригинал: «Похоронная контора Дукакиса». На нее с уважением косился Злыдень.

– Искусство, – твердо сказал голодный Мармадьюк Маллоу, – требует жертв.

– Рубаха знаменитого убийцы Пьетро Тортури! – М.Р. перевел дух – у него от криков саднило горло. – Последняя жертва – несчастный Бьяджио Виллардо, убитый в прошлом году сицилийской мафией по сговору с коварной красавицей-женой Тортури, подозреваемой во множестве зверских преступлений! Кровавые останки, обнаруженные полицией, были разложены по консервным банкам! Кошмарное дело!

Это и правда было кровавое дело. Во-первых, кровь на рубашке была настоящей: Д.Э. гордость не позволила показаться трусом, и он успел резануть по пальцу первым. Бритвой. М.Р. пришлось согласиться, что два порезанных пальца – по одному на брата, уже могут броситься в глаза покупателям, и теперь он мучился то ли досадой, то ли совестью, то ли мыслями о сифилисе. Во-вторых, вспомнить подробности статьи из газеты, читанной еще дома, в Берлингтоне, оказалось не так-то просто. В-третьих, пришлось всю ночь сочинять и зубрить все то, что сейчас компаньоны так бойко выкрикивали.

– Подвязка незаконной дочери русской графини Оленин д'Алхейм! – вдохновенно вещал Джейк с козел посетителям пивной. – Увлеклась офицером в Париже, сбежала от мужа! Любовник был морфинистом, погубил ее тоже и продал в бордель! Двадцать центов! Двадцать центов – раз…

– Уж не свадебная ли? – недоверчиво повертел кружева человек в форме почтового служащего.

– Конечно, свадебная! – подтвердил Д.Э. – Прямо из борделя мадам Клотильды. Еле отдала, ведьма старая, себе в убыток выпросил! Там еще школьное платье было – вчера продали.

– Чем докажешь? – еще какой-то, с мятой небритой рожей и в целлулоидном воротничке, сплюнул на мостовую.

Явный нищеброд: либо человек в здравом уме, либо целлулоидный воротничок. Джейк пожал плечами.

– Компаньон, дай-ка мне карточки! Как, только одна осталась? Слава Богу, что хоть одна, ведь подчистую метут!

Он забрал мятую, залитую керосином, фотографию, которой посчастливилось сохраниться в саквояже, и ткнул пальцем.

– Вот, видишь, эту девчонку? Какой взгляд, какие руки, да? А нос – породистый! Ну, не спрячешь такие вещи, что есть, то есть. Она и рассказывать-то не хотела. Познакомились случайно, во Фриско, месяца с два назад.

При слове «Фриско» толпа навострила уши.

– Все началось под утро, – вещал Джейк чистую правду. – Выбегаем мы из гостиницы…

После истории с борделем акции подвязки русской графини взлетели до небес – почтовый служащий отвалил за нее девяносто центов, как миленький. К «Музею-аукциону» сбегались посетители.

После того, как утих ажиотаж, оказалось, что продали всего пять экспонатов. Каждый прохожий в Санта-Кларе считал своим долгом остановиться поболтать, но новых покупателей было не густо.

Предприятие несло убытки.

– Я понял! – сказал Д.Э. Саммерс через три дня.

Этот Дьюинг ломался, как барышня на сеновале. Можно было подумать, что его жалкая комнатушка на углу Девятой и Империал, которую он собрался продавать под магазин, была кому-нибудь нужна! Да она – это мороженщик сказал – месяц стояла пустая, пока Д.Э. Саммерс и М.Р. Маллоу не нагрянули к хозяину с выгодным предложением! Но его уговорили (по доллару в день, отдали последнее), одолжили заодно красные занавески и лампу для антуража, отряхнули и вытерли пыль. Подправили сложенной в шестнадцать раз газетой колченогий стол. Накрыли скатертью подходящей вишневой расцветки. Самые заметные пятна на скатерти, штопку и прожженную дырку прикрыли экспонатами. И только приготовились принимать посетителей, как буквально под носом, чуть не у самых дверей, расположился цирк лилипутов: кавалькада разрисованных фургонов, первый из которых был запряжен четверкой лошадей, а остальные, поменьше, шестерками ослов. На каждом фургоне золотым и лиловым значилось:

Двое джентльменов отлипли от окна и в негодовании выглянули наружу.

Шатров поставили целых три и возле них уже собралась очередь, медленно продвигаясь внутрь с купленными билетами.

– Алле! – восклицала маленькая дама в длинном розовом и капоре с лентами – вылитая кукла из игрушечной лавки. – Алле!

Она ловко крутила тарелки на конце шеста, потом делала «Оп!» и шесты, которые подавала ей униформа, сами собой выстраивались на мостовой в ряд, продолжая вращать тарелки. Маленькая дама протягивала ручку за следующим: «Алле!» – и отступала, оставляя за собой крутящийся частокол.

У следующего шатра пара игрушечных ковбоев на пони демонстрировала чудеса меткой стрельбы, отстреливая друг другу пуговицы с жилетов.

Около третьего, самого большого, играла музыка и танцевали кекуок пудели. Не «Барнум и Бейли», конечно, но совершенно достаточно, чтобы испортить музыку двум джентльменам в поисках пары монет.

М.Р. сложил руки на груди.

– Нет, все! – нервно сказал он. – Я так не могу. Компаньон, это конец.

– Спокойно, сэр, – отозвался Д.Э. – Сейчас что-нибудь придумаем. Жди меня здесь. Никуда не ходи!

Дюк аж за сердце схватился, но компаньон уже исчез в толпе. На нервной почве М.Р. взял валявшуюся в углу веревку, скрутил из нее петлю красивым бензелем, и повесил, зацепив за гвоздик, над входом.

– Шикарно было бы череп, – сказал он сам себе.

М.Р. покачал петлю, завлекательно улыбнулся обернувшейся даме с зонтиком, и попробовал рассмотреть, куда же подевался этот засранец.

Лилипуты как раз выстроились в красивую пирамиду, на вершине которой тявкала, стоя на задних лапках и смешно дрыгая передними, маленькая собачка, как вдруг…

– Украли!!

Можно было подумать, что не украли, а режут. Одного тут, голосистого.