– Золотая? Ты, что ли? – Его голос эхом разносился по заснеженной равнине, поднимая крошечные снежные вихри.

– Я тебе конфеты принесла, – заорала что было сил Инга. – Честно, принесла. Только почему-то не вижу.

– Плохо выглядишь. Я тебя не узнаю.

Инга оглядела себя. И вправду – тело стало странным, полупрозрачным, но одновременно тяжелым, как будто на нее надели чугунные ботинки – аж ногу трудно поднять.

– Спускайся, посмотришь поближе, – снова заорала она. Почти сразу же над ухом раздалось чавканье, и запахло потом.

– Так себе конфеты, – проворчал клоун, не прекращая чавкать.

– Моя жизнь – полное дерьмо, – сказала Инга.

– Кто бы сомневался. По тебе видно. Золотце, что ты с собой сотворила?

Инга поежилась, растерла ладоши. Ноги ломило от холода.

– Не мог бы ты перенести нас в мир получше?

– Нет, сегодня не могу. Этот мир ты сделала сама.

– А говорил, что все можешь.

– Этот мир слишком далеко от всех остальных меркабурских. Он близко к реальности. Совсем-совсем на грани. Чего явилась в таком виде? Да еще с конфетами. Выкладывай уже.

– Скраповичок, – Инга собрала все жалкие крохи симпатии к клоуну. – Скажи мне, а как сделать такую открытку, чтобы уйти насовсем в Меркабур? Ты мне так чудесно все рассказал в прошлый раз…

– Уйти или убрать кого-то? – Он скорчил рожу. – Быстро говори, я вранье чую лучше, чем Карлсон варенье.

– Увести, – Инга с трудом подобрала подходящее слово.

– Зачем это тебе? – Он скривил нарисованную бровь.

– У меня нет другого выхода.

– Выход всегда есть. По крайней мере, один.

– И какой же?

– Просто доверься ему.

– Кому это «ему»? – не поняла Инга.

– Меркабуру, кому же еще! – Клоун воздел руки к небу. – Он сам найдет решение. Ты только попроси его и доверься. Целиком и полностью. Не просто верь – знай, все будет так, как ты захочешь. То, чего ты хочешь, на самом деле ближе, чем ты думаешь. Помнишь? Только сначала приведи себя в порядок, а то, в каком виде явилась, уму непостижимо!

– Глупости. Ты или врешь, или слегка спятил тут. Сколько ты уже живешь в альбоме? Лет тридцать, как минимум, если ты хранитель моей матери?

Клоун молча ковырял в носу и жевал конфету.

– Ты научишь меня, как сделать такую открытку?

– Нет.

– Ну и на фига ты мне такой нужен, тоже мне, хранитель нашелся. Да ты просто не знаешь, как ее сделать.

– Знаю! Нечего тут меня подначивать. Нет, и все тут, – заорал он и выбросил пригоршню конфет в снег. – И вообще проваливай! Не нужна ты мне такая! Уйду я от тебя, злыдня!

– Скраповик, ну ты чего? Сам же говорил, как здесь хорошо. Уговаривал… ничего ведь плохого в этом нет.

– Дура ты! Проваливай сейчас же и забудь про эту затею или никогда меня больше в своем альбоме не увидишь. А еще я все Магрину расскажу. Проваливай!

Инга не успела опомниться, как ее подхватил мощный ледяной вихрь, напоследок окутал едким колючим снегом, от которого почему-то пахло крепким мужским потом, и выбросил обратно в комнату.

Ух! Она стукнула кулаком по столу. Вот ведь гад! Ну и что! Она и без него разберется. Да он врал все с самого начала! Про предназначение, про радость, про управление мирами. Нет никакого предназначения! И радости никакой нет и быть не может. Вот он поток, дует не просто ветерком – ураганным ветром – вдоль пальцев, и сейчас одна только Инга им управляет, а радости никакой нет – ни в потоке, ни в ней самой. Одна только глупая детская иллюзия. Это как переходный возраст, когда понимаешь, что мир – это не сказка, что он жестокий и прозаичный. Так и она, как скрапбукер, растет от наивных волшебных мечтаний до обыденного мира со всеми его неприятностями, разочарованиями и вечной борьбой за место под солнцем.

Выход есть всегда, и она отыщет его даже в пасти у крокодила. У нее еще есть время до первого числа – достаточно, чтобы отправить конкурентку на Тот Свет.

Инга посмотрела в окно. Снег припорошил траншею толстым слоем, все кругом – белым-бело, и не видать никакой трубы, как будто и не было ее никогда. По двору катился детский мячик – яркий, красочный, но рваный и оттого никому не нужный.

* * *

Софья не предполагала, что в визитке можно встретиться с кем-нибудь, кроме ее владельца. Поначалу она подумала, что это плод ее воображения. Потому что первое, что она увидела в знакомой уютной комнатке с видом на море, – это Ванду собственной персоной. Барракуда и Джума сидели на диванчике лицом к окну, спиной к Софье и о чем-то спорили. Поначалу она просто стояла, смотрела и думала: это мираж, или у нее мания преследования? Трудно ошибиться – фигура, прическа, одежда, грудной низкий голос – это была именно Ванда. Потом до нее дошел смысл слов, которые она услышала еще до того, как перед глазами прояснилась картинка.

– Почему ты от нее не избавишься? – спрашивала Ванда. – У тебя нет никаких шансов, пока она рядом с Магриным.

– Это опасно, – ответила Джума. – Я уже перепробовала все, что могла. Почему тебе так хочется быть начальником именно этого отдела?

Как только Софья четко различила все черты окружающей обстановки и не смогла сдержать вздоха, узнав Ванду, собеседницы разом повернулись и уставились на нее. Джума тут же махнула рукой, и Барракуда испарилась, словно и не было ее только что на розовом диванчике. Софья протерла глаза. Конечно, это Меркабур – фантомный мир, но выглядит-то он как реальный, не привыкла она к таким вот исчезновениям людей, как в кино.

– Софья, здравствуй. Присаживайся, рада тебя видеть, – Джума заулыбалась.

– Что все это значит? – спросила Софья.

– Что именно? – Джума изобразила полное непонимание.

– Откуда ты знаешь Ванду? Почему хочешь от меня избавиться?

– Сонечка, милая, с чего ты взяла, что мы говорили о тебе? Ванда – моя клиентка, мы обсуждали одну ее проблему.

Софья ушам своим не верила. Врет и не краснеет! Надо же, она так доверяла Джуме! Как могла интуиция так ее подвести? Не зря все-таки Надежда Петровна предостерегала! И вот ведь странное дело – Софья не расстроилась, не смутилась и даже не особенно была возмущена. Скорее, она испытывала отстраненное удивление, как будто прочитала в газете о том, что с завтрашнего дня для офисных работников введен специальный налог за вредность.

– Вы же говорили о Магрине! Ванда нашла тебя по визитке, так ведь? – спросила Софья. – Да, теперь я точно знаю: это она брала у меня визитку, я еще тогда удивилась: сначала карточка потерялась, потом – внезапно нашлась. Правильно, кто еще будет говорить: «Не смей копаться в моих вещах»? Только тот, кто сам копается в чужих.

– Она моя клиентка! – вспыхнула Джума. – Я права не имею говорить о делах клиентов!